— Около трех утра.
— Если вы знаете, что Даллинга застрелили в три, то вы знаете больше нас. Наш врач определил, что смерть наступила около четырех часов, плюс-минус час. — Он сокрушенно развел руками. — Нет никакой возможности установить, сколько он прожил после того, как получил пулю, или в какое точно время в него стреляли. Судя по крови, он умер не сразу, хотя наверняка был без сознания. Так или иначе, вы сами видите, что любое алиби здесь летит вверх тормашками. Разумеется, если у вас нет более точных сведений о времени убийства, — с иронией добавил он.
Я сказал, что есть.
— Хотите сделать официальное заявление?
Я сказал, что хочу.
— Прекрасно. Давно пора. — Он щелкнул тумблером селектора и вызвал стенографистку.
Мои обязательства перед Питером Колтоном начинали изрядно мне мешать. До этого момента, похоже, беседа велась не для протокола, и это меня вполне устраивало. Обнаружив тело Даллинга, я наделал промахов, как желторотый мальчишка. Я сделал ставку на то, что мисс Хэммонд или Джошуа Северн могут рассказать что-то важное, и проиграл. Гери достаточно ясно дал мне понять, сколько бы я ни старался уклониться от этой темы. Да, водевиль кончился. И детективные игры — тоже.
Гери уступил свой стул молодому полицейскому стенографисту.
— Желаете во всех подробностях? — спросил я.
— Обязательно.
Я детально изложил все с самого начала. Началом был визит Даллинга к миссис Лоуренс, с которого началось мое участие в деле. Ночь была на исходе. Слова мои падали, точно песчинки, отсчитывающие ее последние мгновения. Стенографист исписывал страницу за страницей карандашными иероглифами. Гери расхаживал от стены к стене, изредка останавливаясь, чтобы задать мне вопрос. Когда я сказал, что Тарантини забрал мой пистолет, он прервал меня:
— Миссис Тарантини это подтвердит?
— Она уже подтвердила.
— Но не нам. — Он взял со стола папку с машинописными страничками и перелистал их. — В ее показаниях нет ничего о вашем пистолете. Между прочим, вы так и не заявили о его пропаже.
— Вызовите ее снова и спросите.
Гери вышел из комнаты. Стенографист закурил сигарету. Мы сидели и разглядывали друг друга, пока не вернулся Гери.
— Я послал за ней машину, — сказал он. — Я позвонил ей, и она согласилась приехать. Она ваш друг?
— Вряд ли она останется моим другом после всего этого.
Она придерживается странного и старомодного убеждения, что жена должна горой стоять за мужа.
— Не похоже, чтобы он платил ей тем же. Какого вы вообще мнения о миссис Тарантини?
— Самая большая ошибка в ее жизни — это то, что она вышла замуж за Тарантини. Но женщина она сильная.
— Вот именно, — сухо сказал он. — Не пытается ли она его выгородить — вот что меня интересует.
— Думаю, что именно это она и делала все время. — Я передал ему все, что она рассказала мне об утреннем визите Тарантини в квартиру Даллинга.
Гери остановился как вкопанный.
— Это явно не вяжется с ее показаниями. — Он снова заглянул в свои листки. — Днем она заявила, что отвезла мужа из Палм-Спрингс прямо в Лонг-Бич по дороге, идущей через каньон. Вопрос: кому она сказала правду — мне или вам?
— Думаю, мне, — промолвил я. — Тогда она еще не знала, что Даллинг убит. А когда узнала — изменила показания, чтобы выгородить мужа.
— Когда вы с ней говорили?
— Сегодня во второй половине дня — то бишь вчера. Мои часы показывали четыре.
— Вы уже знали, что Даллинг убит.
— Но ей я этого не сказал.
— Почему? Разве она не могла убить его сама или натравить на него Тарантини?
— Я рассматривал такую возможность. Но тогда она просто сумасшедшая. Ведь она почти любила Даллинга.
— Что значит «почти»?
— Она относилась к нему отчасти по-матерински. Не принимала его всерьез. К тому же он был алкоголиком.
— Вот как? Это она вам сказала или вам это приснилось?
— Я не стал бы пересказывать вам своих снов.
— Ладно. Давайте теперь закончим с вашими показаниями. — И он снова принялся мерить комнату шагами.
Когда мы закончили, было без десяти пять. Гери распорядился, чтобы стенограмму расшифровали и отпечатали немедленно.
— Если все это правда, — сказал Гери, — то все говорит за то, что убил Тарантини. Зачем он это сделал?
— Попробуйте спросить его жену.
— Сейчас я так и сделаю.
— Если можно, я хотел бы поприсутствовать.
— Боюсь, что нельзя. Спокойной ночи.
Я столкнулся с Галли в коридоре. Ее сопровождал сержант Толливер.
— Мы все время встречаемся в полиции, — сказал я.
— Место не хуже любого другого, — ответила она, найдя в себе силы улыбнуться. Вид у нее был измученный.
26
Я искал козырную карту, которая сулила мне выигрыш партии. Я смотрел везде — под подушкой, между простынями. Может быть, она валяется на полу рядом с кроватью? Я стал вылезать из постели и... проснулся.
Будильник на столике у кровати показывал ровно двенадцать. На улице заскрежетал передачами грузовик, точно напоминая мне, что жизнь продолжается и время не ждет. Ничего, подождет. Я принял душ. Сначала я долго стоял под струями горячей воды, потом на минуту включил холодную. Я побрился, почистил зубы — впервые за последние два дня — и ощутил беспричинное довольство собой. Я посмотрел в зеркало и не нашел в своем лице ничего нового — оно было таким, как всегда. Удивительно, как мало мы меняемся от увиденного и пережитого. Поистине, благодатная способность человека приспосабливаться к чему угодно может в конце концов обернуться для него бедой.
Кухня была затоплена желтым солнечным светом, лившимся через окно над раковиной. Я включил кофеварку, бросил на сковородку несколько кусочков бекона, вбил в шипящий жир четыре яйца, поджарил полдюжины ломтиков зачерствевшего хлеба, Поев, я присел в уголок с чашкой кофе и сигаретой в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74