— А чего вы сами хотите? Вернуть Генри назад?
— Нет, пожалуй. Даже если бы он вернулся, я не смогла бы больше ему доверять. Я боюсь его. Дело не только в том, что он обманул меня — это я могла бы простить, если бы он возвратился, доказав, что любит меня и хочет начать все снова, с чистого листа. Но меня не оставляет ощущение, что он замешан в этом ужасном убийстве и именно поэтому так неожиданно исчез. — Она тяжело присела на край кушетки, точно у нее внезапно подкосились ноги.
— Сдается мне, я знаю, кто такой ваш Генри, — сказал я. — Тот официант в Санта-Барбаре, он его не Спидом назвал?
Она резко вскинула голову.
— Спид! Ну конечно, Спид, Я же говорила, что вспомню! Как вы догадались? Вы его знаете?
— По слухам, — ответил я. — А слухи о нем ходят самые нехорошие. Рану в живот он получил не на войне, а в стычке с гангстерами — такими же, как он сам.
— Я знала! — воскликнула она и замотала головой из стороны в сторону, так что желтые крашеные волосы хлестнули ее по щекам. — Я хочу обратно в Толидо, где живут порядочные люди. Я всю жизнь мечтала переселиться в Калифорнию, но теперь я знаю — это адское место. Разбойничий притон — вот что это такое. Кругом одни грабители, убийцы и мошенники. Я хочу вернуться к Джорджу.
— Совсем неплохая идея, — заметил я.
— Если в я только могла! Но он никогда не простит меня. Я буду посмешищем до конца своих дней. Что я скажу ему о тех тридцати тысячах? Почти сорока, если прибавить то, что я выложила за машину и потратила на всякие глупости. — Она в отчаянии мяла в руках свой кошелек из крокодиловой кожи.
— Не исключено, что вам удастся их вернуть, — сказал я. — Куда уехал Генри, вы, конечно, не знаете?
— Он ни словом об этом не обмолвился. Просто уехал, и все. Я никогда его больше не увижу, но, если все-таки увижу, я выцарапаю ему глаза. — Взгляд ее яростно сверкал сквозь завесу спутанных волос. Я не знал, смеяться мне или плакать вместе с ней.
Я посмотрел в окно, где разбрызгиватель осыпал водяной пыльцой ярко-зеленый газон.
— Писем он не получал? — спросил я. — Телеграмм? Может быть, кто-нибудь звонил или приходил в гости?
Последовала долгая пауза. Я смотрел на газон.
— Вчера ему звонили из Сан-Франциско. Я сама сняла трубку, но он велел мне уйти в спальню и закрыть дверь. Это имеет какое-нибудь значение?
— Возможно, — сказал я, вставая. — Во всяком случае, это уже что-то. Звонивший не представился? Может быть, телефонистка назвала его имя?
— Нет.
— Но вы уверены, что звонили из Сан-Франциско?
— Да, так сказала телефонистка. — Она откинула волосы с лица и выглядела уже не такой несчастной. В глазах ее появилась ледяная твердость, которой я не замечал раньше.
— Должен сказать вам, миссис Феллоуз...
— Миссис Баррон, — упрямо поправила она. — Я не была его женой на самом деле.
— Хорошо, миссис Баррон. Я думаю, вы достигнете больших результатов, если обратитесь в полицию.
— Я не могу. Ведь вся эта история сразу же попадет в газеты. Тогда уж и думать нечего возвратиться домой, понимаете?
— Если мне удастся получить ваши деньги или часть их обратно, я оставлю себе пятнадцать процентов. От тридцати тысяч это составит четыре тысячи пятьсот долларов.
— Хорошо.
— Помимо этого я потребую от вас лишь оплаты моих расходов, и ни цента больше. Обычно я беру плату за каждый день работы, но здесь случай другой.
— Почему?
— У меня есть свои причины искать встречи с Генри. И если я найду его, то поступлю с ним, как сочту нужным. Вам я не даю никаких обещаний.
27
Уже за полночь я остановил машину на Юнион-сквер в Сан-Франциско. Пустынную площадь насквозь продувал сырой ветер, волоча по темной мостовой клочья тумана с моря. Сверкающие неоновые огни зданий бросали вызов ночи. Я свернул в переулок, миновав несколько припозднившихся парочек, прогуливающихся по тротуарам.
Бар «Логово» был одним из дюжины подобных заведений, сгрудившихся в одном квартале. Я спустился вниз по грязным ступенькам под оранжевой неоновой вывеской и заглянул в бар через стеклянную дверь. Это был просторный квадратный зал с закругленными углами и таким низким потолком, что почти физически ощущалась тяжесть городской громады над ним. От левой стены выгибалось полукружье стойки, огораживавшей пространство, предназначенное для бармена с его бутылками. Вдоль остальных стен располагались кабины и столики. На свободной площадке в середине зала усталый человек в поношенном смокинге выколачивал остатки звуков из издыхающего рояля. Вся мебель, включая рояль, была инкрустирована оранжевой эмалью. По стенам висели в ряд покрытые налетом грязи картины, изображавшие обнаженных оранжевоволосых красоток в томно-игривых позах. Закончив осмотр, я вошел внутрь.
У стойки было четверо посетителей: молодая, прилично одетая пара, неизвестно как сюда затесавшаяся, и двое одиноких моряков в поисках ночных приключений. Несколько других — все мужчины — сидели за столами, неподвижные, как манекены. Судя по всему, они ждали, чтобы с ними произошло что-нибудь чудесное и невероятное, чтобы их позвала новая жизнь — в иные пределы и под иными именами. С полдюжины подвыпивших девиц, явно потерянных для добродетели, стояли вокруг рояля, двигая различными частями тела более или менее в такт музыке. Одна из них, неравномерно крашенная блондинка в зеленом платье с вытянувшимся подолом, внезапно издала леденящий душу вопль, который, очевидно, должен был означать пение. В целом обстановка смахивала на поминки.
Пианист вполне сошел бы за труп в любом морге, если бы хоть минуту посидел смирно, вместо того чтобы истязать инструмент плохо гнущимися пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74