Но вот уж июль был на излете, а Серый человек не появлялся.
Школа эта древняя, с тех пор как построили, может, ремонтировали один раз, и то кое-как. А известно, если долго эксплуатировать, то этот Серый заводится. Он гладит грудь зрелым старшеклассницам, ставит им стрелки и затяжки на чулках, переписывает исторические факты и переставляет даты жизни замечательных людей, все путает в контурных картах, перевирает слова, меняет спряжения глаголов, перфект на инфинитив, числитель на знаменатель, подлежащее на сказуемое, белых на красных, зеленых на голубых, правых на левых. Химические формулы метит, как крапленые колоды, срезает ниппели у волейбольных мячей, заставляет поварих жарить минтай на машинном масле, а сливочное уносить домой. И тогда школьная команда плетется в хвосте соревнований по лыжным гонкам; военрук спивается, запершись в своем глухом тире; биологиня выращивает фантастический цветок, что тихо пьет кровь своими щупальцами у рядом сидящих; химическая дива ищет философский камень, кипятит в ретортах корень мандрагоры и мужское семя; учительница немецкого зачитывает отрывки из «Майн Кампф» на уроках; мальчик-конькобежец из спортивной секции режет себе вены отточенным коньком; трудовик перебивает номера на двигателях ворованных машин; историк и физик питают друг к другу отнюдь не платонические чувства… И все! – понятное дело, – школа захвачена Серым человеком.

5

Всю свою жизнь Надин дедушка имел дело с весомыми, зримыми вещами, знал толк в том, что наполнено теплом сердца, старанием неравнодушных рук. А как все устроил на даче! Дед еще тот строитель (а также архитектор и, как говорят сейчас, дизайнер по интерьерам)! Ко всему относился легко (но не значит легковесно) – а так, будто это сцена, и надо возвести декорации. Пригонит грузовик со старым разобранным Небом, или Дворцом, или Заколдованным Лесом, а то и бывшим Кораблем. Это планшеты, щиты, подрамники, доски, рейки, жесть, фанера. Все, что утонуло, ушло на дно театральной жизни после отбушевавших штормов премьер. Еще и театральный люд приедет, а они все ребята умелые, рукастые. Вот, говорит дед, это эскиз… Но, сами понимаете, эскиз – это не догма, а руководство к действию! Показывает им рисунок, где сам что-то изобразил. Разумеется, тут же на сцене (на участке) появляется режиссер… Располагается в полотняном кресле, вытащенном для него в сад, засыпает в чашку полбанки кофе, закуривает сигарету… Так! так!! так!!! – тут же вскакивает, хлопает в ладоши, громко кричит. Это тащим сюда! Это заносим вон туда! Невыразительно, невыразительно подняли эту балку! Не верю! Пошли еще раз! И пошел, и пошел… Чем маститее режиссер, тем издевки заковырестей, ругань замысловатее и изощренней. Но зато кипела работа! Их домик-дача рос, менялся, перестраивался на глазах. На удивление, все получалось как надо. Лучше, чем у соседей, что убиваются, головы не поднимут от своих пафосных строек.
В конце рабоче-воскресного дня стол накрыт в саду, под яблонями. Вино в стаканах – с гранатовыми искрами. Жарким золотом отдуваются жареные рыбы. Зелен салат в стеклянных полусферах. Десант яблоневых лепестков сыплется на розовых парашютиках. Все сгрудятся вместе – и правда, одна семья. «Смех, шутки, молодость!» – восклицает пожилая актриса, мастер сценической речи. «Бешеный ритм столичной жизни! – добавляет кто-нибудь из молодых. – Фестивали, конкурсы, концерты!»
Театр, где он работал – этнографического направления, в нем все объемное, настоящее, реалистичной фактуры. Находился в старинном здании бывшего Дома культуры, построенного еще в тридцатые годы. Казалось, основательный Дом этот с полукругом выступающего фасада как бы накапливал… аккумулировал время в гулкой пустоте зала, прохладном мраморе фойе, в глубине оркестровой ямы, во множестве декорационных, «трюмах», подвалах, мастерских. Дед часто брал ее с собой, она привыкла к ощущению предстоящего события, это чувствовалось в особом напряжении, присутствовало в работе всех, кто занят в подготовке нового спектакля.
От нее словно протянута ниточка в то время, где она, совсем маленькой девочкой, пробиралась темным проходом за задником на сцене. Наступала на сваленные там неприятно-мягкие свертки одежды сцены, как на серых утопленников.
Или вот… дедушка сейчас начнет крутить барабан с тросом… в этом есть что-то от морского дела (занавес открывался и закрывался вручную). Он раздвинет тяжелую черную портьеру ночи, взовьет ослепительно-яркий парус света, идущего с небес. На палубе-сцене, рассекающей тьму, легко затанцуют, порхая и перелетая, красивые феи в чем-то белоснежно-воздушном. А она замрет в темном царстве кулис. Золотистая пыльца будет окружать облаком, осыпаться с этих неземных танцующих созданий, с их трепещущих пачек, бриллиантовых корон.
Было время, когда каждый новый сезон начинался с тревог, что театр закроют, финансирование прекратят, здание под видом аренды оккупируют коммерсанты. В экс-ДК несколько залов, танцклассы, где занимались студии детского творческого центра, разные кружки, в том числе аэробики, бальных и эстрадных танцев. Да, и закрывали порой – то на ремонт, то на перепланировку, то из-за судебных разборок… Но какие бы суперпроекты, якобы сулящие баснословные прибыли, ни намечались, их словно бы засасывало время, накопившееся в этом Доме. И вот никаких захватчиков-арендаторов, все по-прежнему. Один вновь назначенный директор театра, чтобы удержать работящих мужиков, когда простои, безденежье, организовал здесь же, в мастерских при театре, небольшое производство – и можно подработать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15