– Остальные в количестве девятисот сорока трёх с половиной (есть среди них один безногий), остальные никогда не отваживаются проникнуть в концертный зал – впрочем, что бы это могло им дать, – и благоговейно всучивают билеты на свои места продавцам газет. Они торгуют своими суждениями и даже своими «услугами»! Но оставим в покое этих бродяг и обратим свои взоры на госпожу Роже-Микло с профилем камеи, на Бловица с мордой гориллы, на Дьеме, во рту которого спрятана клавиатура без диезов, на адвоката Дютасби, не пропустившего ни одного концерта Колонна с того дня, как его отняли от груди, а там, поглядите-ка на эту тошнотворную парочку (классный надзиратель весь в перхоти и по-вагнеровски истеричная франтиха), которую хмельной вредина пожарник назвал как-то «Трисотен и Изольда». Трисотен – персонаж комедии Мольера «Учёные женщины», имя его можно перевести как «трижды дурак»: человек, обо всём берущийся судить, лицемер, гоняющийся за приданым. Здесь дана подмена привычной любовной пары Тристана и Изольды, героев средневековой легенды, которая стала сюжетом многих произведений, в том числе оперы Вагнера.

– А кто эта красавица в колышущемся платье?– Далила, Мессалина, будущая Омфала, Далила – персонаж библейской истории, символ предательства; соблазнив Самсона и узнав, что его могущество заключено в волосах, она во время его сна отрезала их и предала его врагам. Мессалина – римская императрица, славившаяся своей развращённостью, властным характером, сумевшая целиком поработить своего мужа. Омфала – в греческой мифологии царица Лидии, которой был отдан в рабство Геракл, – она заставляла его носить женскую одежду и заниматься женской работой; символ зависимости мужчины от женщины.

достояние Австрии.– Как?– Разве вы не читали этого у папаши Гюго? «Англия выбирает Лейга»… понять не могу, какого чёрта она в нем нашла… «А Австрия – Эглона!»– А все эти шикарные дамы?– Ничто, меньше чем ничто: Высшая знать и Высшие финансы. Готский альманах Готский альманах – издававшийся в немецком городе Гота с 1764 по 1945 годы сборник, устанавливавший генеалогию крупнейших аристократических семейств Европы.

и Златоготский альманах, цвет общества и цвет «чёрного ворона». Эта публика нанимает ложи по жанру – скучный жанр, – они музыкальны как хорьки и все трещат без умолку, заглушая оркестр, – все, начиная с маркизы де Сен-Фьель, которая приходит сюда, чтобы обновить свой состав артистов, она заставляет их выступать у себя дома, до миленькой Сюзанны де Лизери, ну вылитая милашка с картины Грёза «Разбитый кувшин», прозванная также «имя собственное»…– Почему?– Потому что пишет неграмотно.
Полагая, что достаточно озадачил меня, Можи удаляется, спеша на зов приятеля, чтобы выпить у стойки кружку пива, которая как нельзя более кстати для его пересохшей от стольких красноречивых тирад глотки.Я замечаю стоящего у пилястра камина Марселя; он торопливо тихо говорит что-то очень молодому человеку, мне виден лишь тёмный затылок с блестящими волосами; я легонько тяну за собой Дядюшку, стараясь обогнуть пилястр, и сразу узнаю эти водянистые глаза, это чёрно-белое лицо с фотографии, что стоит на камине в комнате моего «племянника».– Дядя, вы знаете имя молодого человека, который беседует с Марселем, там, за пилястром?Он оборачивается и произносит в усы грубое ругательство.– Черт побери, это же Шарли Гонсалес… Да он ко всему прочему проходимец.– Ко всему прочему?– Да, я хочу сказать… не о таком друге для Марселя я мечтал… Этого парня издали раскусить можно!..Звонок зовёт нас снова в зал. Когда приходит Марсель, мы уже сидим в своих креслах. Я обо всем забываю, слушая жалобы покинутой и страдающей мадемуазель Прежи, меня берёт в плен оркестр, где слышны глухие удары сердца Маргариты. Исполняется на бис мольба, обращённая к Природе; Анжель властно добавляет сюда зловещего трепета, и ему наконец удаётся расшевелить эту публику, которая почти не слушает музыки.– Это потому, – объясняет мне дядя, – что эта публика слушала «Осуждение Фауста» всего каких-нибудь семьдесят шесть раз!Сидящий слева от меня Марсель кривит губы в недовольную гримаску. Когда рядом его отец, он словно сердится на меня.Прорываясь сквозь утомляющий меня шум, Фауст устремляется в Бездну, а вскоре после него и мы – к выходу.На улице ещё совсем светло, клонящееся к горизонту солнце слепит глаза.– Не хотите ли перекусить, детки?– Благодарю, отец, я прошу вашего разрешения покинуть вас, у меня назначена встреча с друзьями.– С друзьями? Полагаю, это Шарли Гонсалес?– Шарли и другие, – резко отвечает Марсель.– Иди. Только знай, – добавляет Дядя тихим голосом, наклоняясь к сыну, – в тот день, когда у меня лопнет терпение, я с тобой церемониться не стану… Я не допущу, чтобы снова повторилась та же история, что в лицее Буало.Что за история? Я сгораю от желания узнать это. Но Марсель, не отвечая ни слова, с потемневшими от ярости глазами, распрощавшись, уходит.– Вы не проголодались, дитя моё? – снова спрашивает Дядя.Его лицо, исполненное горечи, вдруг сразу постарело.– Нет, спасибо. Я поеду домой, если вы будете так любезны посадить меня в фиакр.– Я даже сам сяду с вами в фиакр. Я провожу вас. Как об огромном одолжении я прошу сесть в проезжающий мимо экипаж на «дутиках»; на меня чарующе действует эта мягкая езда в плавно подпрыгивающем фиакре.Мы оба молчим. Дядюшка уставился невидящим взором прямо перед собой, он выглядит усталым и раздосадованным.– У меня неприятности, – говорит он мне минут через десять, как бы отвечая на мой незаданный вопрос… – Поговори со мною, девочка, развлеки старика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57