А дело у нас
такое...
- Чтобы требовать с людей... они должны знать... главное.
- А я про что? Я-то примечал, как они сперва глядели. Все ждали,
когда ж ты господином себя покажешь, хоть в зубы-то дашь. Иной бы, может,
и рад - больно чудно, когда тебя за человека считают.
- Глупости, Эргис!
- Глупости? Да я сколько воевал, сроду не видел, чтобы люди так
дрались! Ты-то, небось, и не примечал, как они тебя собой заслоняли...
- Хочешь пристыдить? Ты прав. Не замечал.
- Вот олух, прости господи! Я что, о том? За твоим-то делом на нас
глядеть? Я к другому. Поверил я в тебя теперь. Коль не прогонишь, и дальше
вместе потопаем.
- Спасибо, Эргис, - ответил я - и как слаб, как жалок был мой голос!
- А Огил? О нем ты подумал?
- Что о нем думать! Давно передумано. Для того я, что ли, шесть лет в
лесах мыкался да кровь лил, чтоб обратно в кабалу лезть?
- Огил... поможет тебе.
- Мне-то поможет! А как ты мне велишь сельчанам моим в глаза
смотреть? Всю жизнь им порушил, в леса сманил... Всем рай обещал, а себе
одному, выходит, добыл?
- Не спеши, Эргис. Еще война не кончилась.
- Ну да! После переменится! Против каларов акиху не идти, тронет -
сам полетит. Да и другое у него на уме, не слепой, чай, вижу. Эх, Тилар! Я
б его и теперь собой заслонил, а служить не стану. Как, берешь?
- Беру.
- Ну и ладно. Спи. Даст бог, довезу тебя.
Бог дал, и я давно уже в Квайре. Суил нашла тихий дом на улице
святого Лигра, и мир надолго забыл о нас. Нелегко ей пришлось, бедной моей
птичке! Та развалина, что привез ей Эргис, еще долго болталась между
жизнью и смертью, только преданность и забота Суил удержали меня на краю.
Но теперь все позади; я жив и намерен жить. Смерть ушла, оставив меня
Суил, и она со мной днем и ночью. Лицо ее весело, смех ее звонок, но в
глазах уже поселилась тревога, и паутина первой морщинки легла на ее ясный
лоб.
- Тяжело со мной, птичка?
А она смеется в ответ:
- Тоже мне тяжесть! Хоть сколько-то со мной побудешь! Слава богу,
ноги не носят, а то только б я тебя и видела!
Ноги и правда меня не носят. Сижу в постели и читаю то Дэнса, то
местные хроники, которые принес мне Баруф. Скучнейшее чтиво, но пищей для
размышлений снабжает, и эти размышления не утешают меня.
Хорошо, что Суил умеет отгонять невеселые мысли. Подойдет, прижмется,
потрется щекой о щеку - и все остальное уже не важно; только она и я, и
то, что касается нас. И я не могу удержаться, спрашиваю с тревогой:
- Птичка, неужели я тебя не противен?
И она опять смеется в ответ:
- Ой, и глупый же ты, Тилар! Такой-то ты мне всего милей! Что нам,
бабам, надо? Пожалеть всласть!
- А я не хочу, чтобы меня жалели!
- А ты мне не прикажешь! Вот хочу - и жалею!
- Видно, тебе никто не прикажет.
- Как знать, - таинственно отвечает она. - Может, кто и прикажет.
Ко мне Суил никого не пускает. Не смеет прогнать только Баруфа, и,
по-моему, очень жалеет об этом. К счастью в ней прочен деревенский
предрассудок, что гостя надо кормить, и пока она бегает, собирая на стол,
мы с Баруфом шепчемся, как мальчишки. Но от Суил ничего не скроешь:
обернется, подбоченится - и давай стыдить:
- Дядь Огил, ты совесть-то поимей! Вовсе заездил человека, так хоть
нынче-то не трожь! Этому неймется, так он-то себя не видит! А ты глянь!
Глянь, глянь - да посовестись!
И мы с Баруфом прячем глаза и улыбаемся у нее за спиной.
Вот я уже настолько окреп, что Суил рискует оставить меня, чтобы
сбегать к матери, в Ираг. Возвращается притихшая, и как-то особенно лукаво
и смущенно поглядывает на меня.
А я тоже времени не теряю. Стоит Суил отлучиться, как у меня Эргис, и
мы очень много успеваем.
Странно, но я даже рад своей болезни. Вот так, почти чудом вырваться
из суеты, отойти в сторону, посмотреть и подумать.
А о чем мне думать? У меня есть друзья, есть дело, есть мать, есть
чудесная любящая жена, правитель этой страной мой друг, так что можно не
вспоминать о хлебе насущном. Впрочем, это как раз неважно. У меня есть еще
голова и руки - достаточно, чтоб прокормить семью.
- Нет, я даже не смеюсь над глупостью этих мыслей. Да, у меня есть
друзья - но они друг другу враги, кого мне выбрать? Да, у меня есть дело,
и я нужен ему, но верю ли я в правоту этого дела и должен ли я его делать?
Да, у меня есть мать, но я не смею к ней приходить, я должен прятать ее от
всех. А Суил? Что я могу ей дать, кроме неизбежного вдовства, кроме
горького одиночества на чужбине? А мой лучший друг? Баруф Имк, Охотник,
сиятельный аких Огилар Калат. Не очень-то я ему верю. И он, конечно, не
очень-то верит мне. Он прав: я пойду с ним до самой победы, а дальше нам
сразу не по пути. Я - не чиновник, не воин, не дипломат, я могу
подчиниться, но не могу быть лицом подчиненным. Руки и голова? Это точно
попадусь когда-то, и меня удавят на радость богобоязненным квайрцам.
Только и это ведь чепуха, размышления от нечего делать. Остается
Братство - аргумент очень весомый. Конечно, в этом Баруф мне мог бы
помочь... Нет, это так, упражнение в логике, слава богу, всерьез я такого
не думал. Не стоит моя жизнь пары сотен жизней. Жизнь не купишь за жизнь -
каждый из нас только он сам, и одно не возмещает другого...
Силы все-таки вернулись ко мне. Я боролся со слабостью и, наконец,
победил. Вот, цепляясь за Суил, я добрел до двери, вот впервые
вскарабкался на коня, вот доплелся без провожатых от дома Баруфа - и
кончился мой отдых.
И лето тоже кончалось. Все чаще дожди мочили притихших Квайр, смывая
отбросы с улиц и расквашивая дороги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105