Это был корреспондент Ю Син-чжоу.
Придя в сознание после двадцатисемидневного беспамятства, журналист стал быстро поправляться и через два месяца уже был в Москве, где его радостно встретили не только члены экспедиции, но и каллистяне, знавшие все, что с ним произошло, и ожидавшие его приезда.
С опозданием на три месяца корреспондент агенства Синьхуа приступил к своим обязанностям.



Доктор Казимбеков не отпустил своего пациента одного и приехал в Москву с ним вместе. Так неожиданно осуществилась его мечта, и доктор не только увидел каллистян, но и его имя вошло в историю прилета космического корабля.



Выяснилась любопытная подробность, показывавшая, как обдуманно действовал фальшивый Ю Син-чжоу. Агенство Синьхуа аккуратно получало из лагеря радиограммы своего корреспондента и не могло поэтому даже заподозрить что-нибудь неладное.
Серго Эбралидзе тоже был здесь. Нельзя было отказать ему в желании посетить корабль. Если бы не его стекло, то, возможно, пришлось бы прибегнуть к помощи токов высокой частоты, а это привело бы к нежелательному размягчению металла. Каллистяне были очень благодарны грузинскому стеклодуву. Скромный и даже застенчивый, Эбралидзе никогда не думал, что его изобретение произведет такой шум и сделает его имя известным всему миру. «Стекло Эбралидзе» должно было стать известным и на Каллисто, поскольку подобного ему там еще не существовало. Золотая Звезда Героя Социалистического Труда, украсившая его скромный костюм, была для него неожиданно высокой наградой.
В назначенный день вертолет доставил всех на вершину шара. Многие в первый раз спустились внутрь космического корабля. Его помещения, своеобразные круглые коридоры и в особенности центральный пост с чудесными экранами вызвали живейший восторг, и корреспонденты без устали щелкали своими аппаратами.
В торжественной обстановке, в присутствии всех каллистян, земных ученых и журналистов, Мьеньонь, одетый в асбестовый костюм, с маской на лице направил на стену узкое ослепительно голубое пламя сварочного аппарата.
Это было великое торжество техники Советского Союза
– Помните, как мы с вами стояли тогда у этой двери? – спросил Козловский Смирнова.
– Трудно забыть ту ночь, – ответил профессор.
Низкий гул аппарата смешивался с шипением пламени. Тонкая щель медленно ползла по металлу. Мьеньонь вырезывал небольшое круглое отверстие, достаточное, чтобы протянуть в него руку и включить кнопку механизма двери.
Голубые искры непрерывным каскадом вылетали из-под острия. Иссиня-черными фантастическими силуэтами метались по стенам и потолку тени людей. Даже сквозь надетые на всех темно-синие очки невозможно было долго смотреть на нестерпимо яркий огонь.
Через пять минут Мьеньоня сменил Ньяньиньгь.
Больно глазам смотреть на пламя вольтовой дуги. Его температура доходит до четырех тысяч градусов1. Даже днем голубоватый свет сварочных аппаратов освещает значительное пространство. Ночью мерцающие вспышки электросварки видны за несколько километров. А здесь, в небольшом помещении, среди отражающих свет металлических стен, горело пламя, раскаленное до одиннадцати тысяч градусов.
( 1 Заставляя вольтову дугу гореть в закрытом сосуде под высоким давлением (до 22атм), можно повысить температуру примерно до 6 000 градусов.)
Но никто не хотел уходить, и только по настойчивому требованию Синьга, которого поддержал Куприянов, все, кроме двух каллистянских инженеров, перешли в помещение центрального поста, где и ожидали конца работы.
– Почему винтовая лестница, ведущая к «котлу», сделана постоянной? – спросил Смирнова один из корреспондентов. – Ведь при полете, когда на корабле отсутствует вес, пользоваться ею очень неудобно.
– Потому что ею пользуются только во время работы двигателей, – ответил профессор. – В это время на корабле обычные условия тяжести. Когда корабль летит по инерции, эта лестница не нужна. Двигатели не работают – и внизу нечего делать.
На центральном посту царило сдержанное волнение. Разговоры возникали и обрывались на середине. Мысли всех были внизу, где гудел аппарат и острое пламя резало стену. Ни единого звука не доносилось оттуда.
Работа продолжалась тридцать две минуты, но для тех, кто был наверху, она тянулась бесконечно. Широков говорил потом, что он был убежден, что прошло не меньше трех часов.
Через два часа, ровно в полдень наступил самый ответственный, самый волнующий момент всей операции. Перед дверью снова собрались все находившиеся на звездолете. Было уже известно, что расчет Мьеньоня был правилен. Отверстие было вырезано там, где и требовалось. Разомкнутая диверсантом цепь механизма двери была опять замкнута.
Диегонь нажал кнопку. Как всегда, беззвучно открылась так долго запертая дверь, скрывавшая за собой судьбу космическое корабля.
Три месяца огромных усилий, напряженной мысли и настойчивого труда было вложено в эту победу.
Победу ли? Или только первый успех в ряду долгих устий, которые придется приложить, если «котел» – сердце корабля – поврежден серьезно?
Дверь открыта.
Может быть, именно на то, что технике Советского Союза будет не по ситам одолеть крепость металла Каллисто, рассчитывал диверсант, закрывая обе двери в помещение «котла»?
– Если так, то это был его второй просчет, – сказал Штерн
– И даже третий, – ответил профессор Смирнов. – В отравлении каллистян он тоже просчитался.
Дверь открыта, но никто не двинулся с места. Только Диегонь, Мьеньонь и Смирнов вошли внутрь. Остальные остались ждать в коридоре.
Медленно шли минуты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80