– Хорошо, папа, это очень хорошо, – ответила я, похлопывая его по руке и кося взглядом на медсестру. – У тебя еще будет время изменить его, когда ты выйдешь отсюда.
– Дом, Андреа… Она любит это место, но он слишком велик для нее одной…
Он умолк, отдыхая, и я воспользовалась моментом, чтобы вставить несколько слов, пытаясь сохранить шутливую манеру:
– Что это за разговоры, папа, или ты впал в послекризисную депрессию? Доктор говорит, что у тебя все в порядке, через недельку будешь дома. Мама так хлопочет по случаю твоего возвращения – стряпает, моет, чистит, чтобы все блестело как зеркало. И вы опять станете теми влюбленными голубками, какими были всегда.
– Влюбленные голубки… – Я уловила его слабую улыбку. – Это напоминает мне… Мне не понравилось… Стюарт приходил проведать меня один, и вечером, ты – одна, и днем… Совсем не похожи вы что-то на влюбленных голубков.
Итак, Стюарт приходил навестить моего отца по собственной воле. Вообще-то они всегда ладили между собой, но мне было приятно узнать, что Стюарт действительно обеспокоен здоровьем отца, что это не простой визит вежливости из желания не упасть в глазах моих родителей. В свете того, что между нами произошло, я думаю теперь, что недооценила Стюарта – я не ожидала, что он придет к отцу в больницу. Как много оказывается я не знала о Стюарте.
– О, папа, пустое, маленькая размолвка, не расстраивайся, вскоре все образуется.
– Андреа, не говори, что это пустяки. Стюарт говорит, что между вами что-то разладилось, и он не знает, как из этого выбраться. Помнишь, много лет назад я велел тебе беречь этого мужчину, который любит тебя? Ты поняла меня?
– Ты имел в виду, что он мог бы сделать меня счастливой, – ответила я, на самом деле ничего такого не припоминая.
– Нет, не то… Никто не может сделать тебя счастливой, даже такой мужчина, как Стюарт, он только может предоставить тебе возможность расцветать и расти, чтобы ты сама сделала себя счастливой. Вот это и есть любовь. Я думал, ты меня поняла…
– Папа, все эти годы я хотела такой любви, которая была у вас с мамой. Когда смотришь в глаза любимого, весь мир должен перестать существовать. Но я хотела и чего-то возбуждающего, будоражащего, и не думаю, что испытывала это, будучи со Стюартом.
Он перебил меня:
– Я смотрю, ты совсем еще девочка, Андреа. Стюарт – твоя сила, ты за ним, как за каменной стеной. А ты, как себялюбивый ребенок, ждешь, что он каждый день превратит для тебя в праздник, сама ничего не делая для этого. Ты должна отдавать любовь, иначе будет плохо. Мы с твоей матерью были влюбленными голубками потому, что отдавали любовь друг другу, а не брали ее… – Он дышал с трудом, лицо его искажалось, когда он говорил. – Мне повезло… У нее было слишком много любви, которую она могла отдать. Она никогда не должна узнать, что я знал… Обещай мне, Андреа…
– Конечно, пап, я обещаю, но что, что ты знаешь? – Он явно устал и хотел закончить разговор, но я должна была понять, что он имел в виду. – Это «что-то» связано с мамой?
– У нас была счастливая жизнь. То, что было прежде… неважно…
Это сведет меня с ума. У них была какая-то тайна, отец не хотел мне о ней говорить, но взял обещание никому не рассказывать. Ну и влетит же мне, если войдет медсестра, – меня пустили всего на десять минут, а я… мне нужно было знать.
Я склонилась над кроватью, и мое лицо оказалось всего в нескольких дюймах от его лица.
– Папа, скажи мне, что это за секрет?
Но он не ответил, только слабо пожал мою руку и провалился в сон. «Завтра, – подумала я, – приду завтра». Я наклонилась, чтобы поцеловать в лоб, и услышала, как он прошептал имя мамы.
Идя по длинному коридору, в котором каждый шаг отдавался гулким эхом, я обдумывала наш странный разговор. «То, что было прежде», – сказал он. Мне придется вырвать эту тайну у папы, потому что мама никогда не выдаст ее.
А его замечание насчет того, что любовь нужно отдавать, а не брать. Тут все ясно, как день, и, клянусь, я буду отдавать Стюарту любовь всю свою оставшуюся жизнь, если только он позволит.
Папа умер ночью. Сердечный приступ, который привел его в больницу, разрушил один из желудочков так, что исправить ничего было нельзя: несмотря на то, что кровообращение было успешно восстановлено, мускулы оказались слишком слабы, чтобы продолжать свою жизненно важную работу.
Мне не было нужды ехать домой – у Лоррейн нашлось, что надеть, и днем мы, забрав маму, вместе отправились в похоронное бюро. Взявшись за руки, возможно, для того, чтобы поровну разделить обрушившееся на нас горе, мы втроем приблизились к гробу. Вначале, клянусь, я поддерживала маму, но в конце уже она подпитывала наши с сестрой силы.
Встав на колени, чтобы помолиться, и увидев повязанный у отца на шее галстук, я улыбнулась. Именно я дала ему этот галстук много лет назад, сказав, что у него дурной застарелый вкус и что он должен носить галстуки более ярких расцветок. Глаза мои наполнились слезами, и яркий рисунок расплылся.
Его больше нет. Я смотрела на любимое лицо, спокойное и безмятежное, и на меня волной нахлынули воспоминания о человеке, который был моим отцом.
Еще молодым он согревал мою жизнь любовью и делал ее веселой. Мне было два или три годика, и я ждала, когда он вернется с работы, чтобы взобраться к нему на колени и свернуться от удовольствия в клубочек, пока он будет слушать мою болтовню о том, как я провела день. Я любила смех, клокотавший у него где-то глубоко в груди, любила его глаза, загоравшиеся удивлением, – как много волшебного, нового успела я обнаружить за время его отсутствия.
Я вспомнила, как по воскресеньям его загрубевшая от работы рука крепко сжимала мою, когда мы совершали свою обычную еженедельную прогулку, навещая друзей и родственников по соседству, вдвоем, без мамы, за что получали нагоняй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93