– Может, вы считаете для себя унизительным делать то, что другие сегодня будут делать?
– Мы не такого звания, чтобы считать унизительным труд людей, где бы они ни работали, чем бы ни занимались, – спокойно ответил за всех Исмаал, сидевший на первой арбе.
– Тогда поворачивай лошадей, да поживее!
– Повернуть-то оно можно, да знать бы, куда ехать велишь?
– В могилу моего отца! Разве вам не передали приказ мостить дорогу?
Ази никогда не отличался добрым нравом. Но на этот раз он был особенно не в духе. Если люди за два дня не поправят дорогу, не отделаться только плевком в лицо. Пристав, чего доброго, и с должности прогонит. Ну а уж коли наместнику и правда доведется проехать по разбитой дороге, где такие ямы, что колеса проваливаются по самую ось, тогда одному только богу известно, чем все это кончится для старшины.
Исмаал сделал вид, будто в первый раз обо всем слышит, и сказал:
– Чего с ней возиться! Не сегодня-завтра снег выпадет, вот и выровняет.
Ази, похоже, поверил, что Исмаал ни о чем не слыхал.
– Наместник едет! – сказал он таким торжественным тоном, словно возвестил о пришествии самого пророка.
– А, чтоб ему пусто было! Не может подождать, пока снег выпадет? Тогда бы на санях приехал. И самому хорошо, и людям никаких забот.
– Он тебя не спрашивает, когда ему ехать. Ну, заворачивай лошадь, да смотри мне, без долгих разговоров, – Ази помахал кнутовищем, а казак схватил лошадь под уздцы.
– Отпусти лошадь, – Исмаал дернул вожжи.
– Не спорь с властью, – погрозил пальцем Ази, – не то смотри, далеко от нее не уйдешь.
Понимая, что со старшиной тягаться бесполезно, Исмаал решил пробудить в нем человечность.
– Будь великодушным, Ази, отпусти нас. Мы не для себя едем в поле. Детям Беки надо помочь. Кукуруза у них пропадает. Наш долг не оставить сирот.
– И не проси. Если бы там пропадала кукуруза моего отца, и тогда я ничего не мог бы поделать. Сегодня и завтра у вас ничего не выйдет.
Исмаал вспылил:
– Да? Скажи тогда, что ты сделаешь с Саадом, овцы которого за эти два дня и соломы не оставят от кукурузы Беки?!
– Это не моя забота. Саад лучше знает, что ему делать со своей землей.
Казак тем временем повернул лошадь Исмаала и свел ее с дороги. За ним двинулся и Гойберд.
– Все вы заодно! – сказал, насупившись, Исмаал. – Да смотрите, как бы не пришлось вам сообща и ответ держать перед народом.
– Эй, Исмаал! Будь осторожен! Тебе ведь, наверно, известно, какая участь постигает тех, кто ведет подобные разговоры?
Исмаал криво усмехнулся.
– Мне все известно. Тебе это здорово удается. Только не забывай, что ингуши не прощают зла!
Неизвестно, сколько бы еще длился их разговор, если бы Сями, соскочив с арбы, не положил ему конец. Он стремглав кинулся в сторону поля. Ази и казак бросились за ним, догнали и вернули обратно. Казак, размахивая плетью, пытался загнать его на арбу, но Сями упорно мотал головой. Он съел сиротский хлеб. А наместник еще ни разу не кормил его. Сями не работает на тех, кто его не кормит, он работает за еду.
– Делай, что тебе велят, – крикнул разъяренный Ази.
Сями и его не послушал. Он был похож на зверя в окружении охотников: губа тряслась, как в лихорадке, ноздри расширились…
– Марш на арбу! – с этими словами казак ткнул его кнутовищем в грудь.
– Собак! – вырвалось у Сями.
Это было одно из пяти-шести русских слов, которые он знал.
В мгновение ока Сями вырвал у казака кнут и хотел изломать кнутовище. Казак схватился за саблю. Ази кричал, чтобы Сями вернул кнут, но подойти к нему поближе не решался. Подбежали Исмаал и Гойберд. Стали уговаривать Сями, успокаивать. Казак не унимался, хотел арестовать беднягу, не мог простить, что тот назвал его собакой. Исмаал с трудом уломал казака. С пятого на десятое по-русски объяснил ему, что на Сями нельзя обижаться, что он, дескать, не в своем уме.
Сями не понимал, о чем говорил Исмаал, но когда тот из-за недостатка слов покрутил пальцем у виска, обиделся.
Ази тоже махнул рукой.
– Что с него взять, – сказал уже по-ингушски старшина, – сумасшедшего надо привязывать.
И это Сями тоже хорошо понял.
– Я не сумасшедший! – погрозил он кулаком Ази, потом повернулся к Исмаалу. – Слышите, вы? Я не сумасшедший! – уже чуть не плача добавил он и, ни на кого больше не взглянув, пошел прочь.
Отойдя метров на пятьдесят, остановился, посмотрел в сторону села. Подумав, видно, что Элмарза все еще торчит у ворот и пошлет его работать, Сями зашагал к полю.
Он, наверно, и не разбирал, куда идет и зачем, ему все было безразлично, лишь бы уйти от Элмарзы, от Ази, от казака, от людей…
Хусен смотрел вслед Сями и весь горел ненавистью к Ази и гордостью за Сями, который не испугался старшины. «Если бы и Дауд так защищался, – подумал мальчик, – его бы не арестовали».
Хасан тоже думал. Но он думал о другом: о неубранной кукурузе, о том, что овцы Саада уничтожат ее и тогда всем им беда…
До самого Сагопши дорога ровная, разве только кое-где встретится рытвина от старой колеи. Но в селе дорогу дважды пересекают рвы: один большой – его пробил ручеек, другой чуть поменьше. Дальше дорога сворачивает на Пседах. Туда ведет еще один путь, что со стороны кладбища. Он прямее, и по нему до Пседаха ближе. И поди ж ты, знай, по какой из дорог вздумается проехать наместнику. А потому исправляют обе. Благо ведь, не своими руками делают это пристав и старшина. Людей хватает, а не хватит – сгонят еще.
Гравий возили на арбах из оврага, что в Родниковой балке, за Пседахом. Туда-то и послали Исмаала и Гойберда.
Наместник был в этих краях в последний раз года два назад. С тех пор дороги не приводили в порядок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28