— сказал старшина взвода.
Старший лейтенант молчал. Саша, человек рассудительный, о котором сложилось общее мнение, что его «сельсовет» работает хорошо, сказал задумчиво:
— Мы могли бы тогда нагнать полк быстрее, чем он доберется до места.
Бойцы, затаив дыхание, ждали решения старшего лейтенанта с напряжением, равным ожиданию судебного приговора. Командир поглядел на меня и приказал:
— Иди ищи квартиру.
За эти слова мы для старшего лейтенанта готовы были на все.
Через пятнадцать минут взвод расположился в теплом доме. За окном разбитая дорога, ветер и ночь, где- то в темноте движется к назначенному пункту Н-ский стрелковый полк Н-ской дивизии.
В довершение всего подвода с продуктами разыскала нашу квартиру; мы поужинали, и хозяйка, которая жарила нам консервы и грела чай, не могла посетовать на наш плохой аппетит.
Когда мы проснулись, было восемь утра. Никогда взвод не собирался так быстро, как в этот день. Никто никого не подгонял, а вместе с тем за четверть часа мы
успели позавтракать и собраться в путь. Даже самая неприятная из всех команд: «Выходи строиться!» — в это зимнее утро утратила свою остроту. Мы не говорили, но каждый понимал — что-тб не так. Еще тлела надежда, что полк тоже заночевал в городе. Но как только мы вышли на центральную улицу, надежда угасла. Ни одной воинской части в городе не было. На перекрестках пустынных улиц стояли одинокие регулировщики да изредка проходили автомашины. Наш полк миновал город ночью и остановился в пятнадцати километрах за ним. Кто сознательно, кто подсознательно понимал, что военная обстановка требовала быстрого марша, а наш взвод требования этого не выполнил. День был на диво теплый, снег под ногами не скрипел, светило солнце, и вскоре чувство неловкости прошло. Мы шагали по улицам, разглядывая изувеченные немцами дома, разбитые колокольни церквей, искалеченные пушки и танки.
Навстречу попалась колонна пленных венгров, их было несколько тысяч, группами по четыреста — пятьсот человек. Поравнявшись с нами, венгры снимали шапки, кричали: «Гитлер капут! Война капут!»— и двигались дальше, а за ними появлялись все новые и новые группы и тоже снимали шапки и кричали: «Война капут!» Черные усатые лица, закутанные в одеяла вместо шарфов, улыбались. Они отвоевались и радовались этому.
Мы вышли на окраину города, свернули в боковую улицу: нестройный топот тысяч ног пленных звучал все глуше и глуше. Тишина вновь пробудила неприятные мысли — такой ответственный момент, а мы отстали от части.
Город кончился, мы шли по широкой, ухабистой, странно пустынной дороге. Ни одной колонны. Лишь единичные отставшие пленные топали навстречу, нагоняя свои группы. Идти было, трудно, маскировочные халаты, надетые поверх полушубков, давали себя знать — рубахи прилипли к телу.
Вскоре нас нагнал всадник. Это был заместитель командира полка по политчасти, которого мы все, по старой привычке, называли комиссаром. При виде нас он даже растерялся и молчал несколько минут. Лицо старшего лейтенанта залилось краской, и мы потупились. Наконец комиссар пришел в себя:
— Взвод пешей разведки? На двадцать километров позади штаба полка? Что это значит? Я вас спрашиваю: что это значит?
Старший лейтенант стоял красный, как из бани.
— Бегом!
Мы бросились бежать, вернее — удирать от стыда, обливаясь потом и проклиная теплую погоду. Комиссар четыре раза проехал вперед и назад, четыре раза останавливал нас и находил хоть не новые, зато едкие слова. Старший лейтенант шел впереди взвода, и я впервые не позавидовал его комсоставскому полушубку, длинному и с воротником,— лейтенанту было жарче всех.
Дорога становилась более людной. Мы обгоняли какие-то подразделения, конные арт. батареи, повозки, а нас обгоняли гвардейские минометы, автомашины и артиллерия на автотяге. Впереди за холмом загремела орудийная канонада. Нам стало веселее — полк, очевидно, был где-то поблизости.
Комиссар подъехал в пятый раз. Он остановился рядом со взводом, и мы приготовились к неприятностям, удвоенным присутствием подразделений из других частей.
— Старший лейтенант! Раз уж вы отстали, ведите взвод на помощь третьему батальону.
— Есть вести взвод на помощь третьему батальону!
— Там окружено две тысячи немцев. Они отказываются сдаться. Ведите взвод и доложите через связного боевую обстановку.
Все вздохнули с облегчением. Это был достойный выход из создавшегося положения. Теперь, вернувшись в штаб, мы скажем, что выполняли задание комиссара полка,— и не соврем.
Взвод свернул с дороги и зашагал по полю. Дорогу указывал след танка, прошедшего к месту боя.
Вскоре показался хутор. У домов стояли гвардейские минометы, кое-где улицу перебегали красноармейцы. Комбат-3 был с батальоном, уже подходившим к околицам соседнего хутора, того именно, где засели немцы... Дорогу, по которой нам надо было пройти, враг безостановочно обстреливал из минометов и пулеметов. Мы бежали. Когда же певучий звук пули превращался в короткий — «тюп-тюп»,— падали в глубокие колеи, прорытые гусеницами танков.
Бежать следовало пригнувшись, а заслышав завывание мин — падать. Наклоняться было трудно, и я бежал
во весь рост до тех пор, пока не раздавался крик старшего лейтенанта или Саши:
— Да наклоняйся ты, черт здоровый!
Тогда я падал; когда же пули вместо резкого «тюп- тюп» снова пели нежно и протяжно — «ти-у-у, ти-у-у- у» — или смолкал стеклянный взрыв мины, я вскакивал и, не пригибаясь, бежал вперед, поглядывая, не смотрит ли на меня командир.
На дороге стояли сани, груженные патронами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30