Она обняла его руками, на каждой
из которых было по два больших пальца. Он едва не сбежал от нее
из своего сна, но потом сдался и сорвал, как персик с ветки,
одну из ее грудей. После этого он снимал с нее, как с дерева,
каждый свой день, а она дарила ему каждый раз новые плоды, все
слаще и слаще, и так он спал с ней дни напролет в разных снах,
как делают это другие люди со своими наложницами в нанятых на
ночь домах. Но в ее объятиях он никогда не мог определить,
какую из ее рук с двумя большими пальцами он чувствует на своем
теле, потому что разницы между ними не было. Эта любовь в
сновидениях, однако, заметно истощала его наяву, причем так
сильно, что он просыпался почти полностью выжатым из своих снов
в собственную постель. Тогда она пришла к нему и сказала:
- Кто с горечью в душе проклинает, тот будет услышан.
Может быть, мы еще встретимся в какой-нибудь другой жизни.
Бранкович никогда не узнал, говорила ли она это ему, киру
Авраму Бранковичу, или же его двойнику из сна с седым усом,
куросу, в которого Бранкович превращался, пока спал. Потому что
во сне он давно уже не чувствовал себя Аврамом Бранковичем. Он
чувствовал себя совсем другим, тем самым, у которого стеклянные
ногти. В своих снах он уже много лет не хромал, как наяву. По
вечерам казалось ему, что его будит чья-то усталость, так же
как с утра он ощущал сонливость от того, что кто-то где-то
чувствует себя выспавшимся, вполне пробудившимся и бодрым. Веки
его тяжелели всегда, когда где-то раскрывались веки кого-то
другого. Его и незнакомца соединяют друг с другом сообщающиеся
сосуды силы и крови, и эта сила переливается из одного в
другого так же, как переливают вино, чтобы оно не скисло. Чем
больше один из них ночью во время сна отдохнул и набрался сил,
тем больше те же самые силы покидали другого, оставляя место
усталости и сну. Самое страшное было - неожиданно заснуть
посреди улицы или в другом неподходящем месте, будто этот сон
не сон, а отклик на чье-то пробуждение в тот же момент...
Мне кажется, что и курос... и все остальное... имеет
непосредственное отношение к тому делу, которым господарь
Бранкович и мы, его слуги, занимаемся уж несколько лет. Речь
идет об одном глоссарии или же азбуке, которую я бы назвал
"Хазарским словарем". Над этим словарем он работает без устали
и преследует особые цели. В Царьград прибыли для Бранковича из
Зарандской жупании и из Вены восемь верблюдов, нагруженных
книгами, и все время прибывают новые и новые, так что он
отгородился от мира стеной словарей и старых рукописей. Я знаю
толк в красках, чернилах и буквах, влажными ночами я нюхом
распознаю каждую букву и, лежа в своем углу, читаю по запахам
целые страницы неразмотанных запечатанных свитков, которые
сложены где-нибудь на чердаке под самой крышей. Кир Аврам же
больше всего любит читать на холоде, в одной рубахе, дрожа всем
телом, и только то из прочитанного, что, несмотря на озноб,
овладевает его вниманием, он считает достойным запоминания, и
эти места в книге он отмечает. Каталог, который Бранкович
собрал при своей библиотеке, охватывает тысячи листов на
различные темы: от перечня вздохов и восклицаний в
старославянских молитвах до перечня солей и чаев и огромного
собрания волос, бород и усов самых различных цветов и фасонов
живых и мертвых людей всех рас, господарь наклеивает их на
стеклянные бутыли и держит у себя как своего рода музей
старинных причесок. Его собственные волосы в этой коллекции не
представлены, однако он приказал вышить ими на нагрудниках,
которые он всегда носит, свой герб с одноглазым орлом и
девизом: "Каждый господарь свою смерть любит".
Со своими книгами, коллекциями и картотекой Бранкович
работает каждую ночь, но главное внимание его приковано к
составлению (что он держит в строгой тайне) азбуки, вернее,
словаря о крещении хазар**** - давно исчезнувшего племени с
берегов Черного моря, которое имело обычай хоронить своих
покойников в лодках. Это должен быть некий перечень биографий
или сборник житий всех, кто несколько сот лет назад участвовал
в обращении хазар в христианскую веру, а также тех, после кого
остались какие-либо более поздние записи об этих событиях.
Доступ к "Хазарскому словарю" имеем только мы - два его писаря:
я и Теоктист Никольски. Такая предосторожность связана, видимо,
с тем, что Бранкович здесь, в частности, рассматривает и
различные ереси, не только христианские, но и еврейские и
магометанские... Бранкович располагает всеми доступными
сведениями о Кирилле* и Мефодии*, христианских святых и
миссионерах, которые участвовали в крещении хазар с греческой
стороны. Особую трудность для него, однако, составляет то, что
он не может внести в эту азбуку еврейского и арабского
участников обращения хазар, а они тоже причастны к этому
событию и к полемике, которая тогда велась при дворе хазарского
кагана ****. Об этом еврее и арабе он не только не смог узнать
ничего, кроме того, что они существовали, но их имена не
встречаются ни в одном из доступных ему греческих источников,
где говорится о хазарах. В поисках еврейских и арабских
свидетельств о крещении хазар его люди побивали в монастырях
Валахии и в подвалах Царьграда, и сам он прибыл сюда, в
Царьград, для того, чтобы здесь, откуда некогда в хазарскую
столицу для крещения хазар были посланы миссионеры Кирилл и
Мефодий, найти рукописи и людей, которые этим занимаются.
1 2 3 4 5 6 7