- И чтобы к осени вернулся, - предупреждает на прощанье Борислав. -
День моего рождения тебе известен.
Я возвращаюсь к себе в номер. Линда спит, уткнувшись лицом в подушку.
Пользуюсь случаем, чтобы еще раз намазать ее простоквашей.
- Это вы, Питер? - сонно бормочет Линда.
- Да, дорогая, это я.
Ей уже стало гораздо легче. Температура немного спала, дыхание
спокойное и равномерное. Здоровый организм превозмог болезнь.
А еще через два дня Линда возвращается в строй, живая и здоровая,
если не считать обширных ярко-розовых пятен от ожогов. Но это мелочи, а на
мелкие, преходящие недостатки женщины не следует обращать внимания,
особенно если эта женщина - твоя супруга.
- В сущности, я уже почти покончил с делами, - объявляю я за
завтраком, на шестой день нашего пребывания на взморье.
- Вы невозможный человек! - восклицает Линда, к которой вместе со
здоровьем вернулась строптивость. - Я только приготовилась возобновить
солнечные ванны...
- Это вы Дрейку объясняйте. Я выполняю распоряжения шефа. Остается
только проверить, как обстоит дело с билетами.
Линде повезло: положение с билетами сложное, улететь мы сможем только
через пять дней. Лично для меня, как и для дела, это безразлично: до тех
пор пока мы здесь, в Болгарии, ни Дрейк, ни Ларкин ничего поделать с нами
не могут. И если кто-то где-то предусматривает добавочную операцию, то она
начнется только после благополучного исхода нашей экспедиции.
Вторая половина свадебного путешествия проходит куда спокойнее
первой. Линда принимает солнечные ванны, соблюдая необходимую
осторожность, болезнь в известной степени смягчила ее характер. Не знаю
почему, но в жизни часто бывает, что пережитые неприятности сглаживают
крутой нрав.
- Мне казалось, что я качаюсь на волнах, - вспоминает Линда о
злополучных днях своей болезни, - между жизнью и смертью. Но, пожалуй, я
была ближе к смерти.
- Это каждому случается пережить.
- Да, но умереть от прозаических ожогов...
- Какая разница, от чего умирать? Гораздо важнее, для чего живешь, -
отзываюсь я.
Моя банальная реплика вызывает интересную реакцию.
- Неужели вам приходилось задумываться, зачем вы живете?
- Кто же об этом не думает...
- И вы уверены, что идете к цели? Что вы на правильном пути?
- Ничего подобного. Я знаю, что двигаюсь по течению. Так же, как
плыли по течению вы, когда вас качало на волнах между жизнью и смертью.
- Не понимаю... - вполголоса произносит моя спутница.
- Чего вы не понимаете? Что среди множества жизненных целей бывают и
такие, достичь которых невозможно? Что каждому случается пережить крушение
надежд, провал каких-то планов...
- О, это я понимаю.
- Ну вот, значит, мы поняли друг друга.
Она молчит и что-то чертит на песке - как раз в том месте, где
несколько дней назад мой лейтенант выписывал цифры. Потом замечает:
- Значит, мы с вами - одного поля ягода.
- В каком смысле?
- В смысле рухнувших надежд. Не знаю, какие именно цели были у вас в
жизни, но оказывается, что мы с вами - оба неудачники.
- Не слишком ли рано причислять себя к потерпевшим крушение... Вы еще
так молоды.
- Молода? Для чего? Чтобы стать супругой и матерью? Или чтобы стать
певицей?
- Но вы и так певица.
- Да. Солистка в кабаре мистера Дрейка. А вы представьте себе, что я
мечтала о чем-то большем... жила надеждами на большую эстраду... Что
выступать перед полупьяными самцами в "Еве" для меня - не предел
мечтаний...
- Мечтала о мировой славе... - добавляю я в тон.
- Может, и не о мировой славе... хотя кто о ней не мечтает в глубине
души... но о чистой, осмысленной жизни... осмысленной благодаря искусству,
а не чеку в конце месяца...
- А почему вы считаете, что все другие двери перед вами закрыты?
- Что тут считать... Я это знаю. Убедилась на опыте. И не раз. И
руками, и кулаками, и головой стучала в закрытые двери театров,
мюзик-холлов, к разным импрессарио...
- Упорствовать надо до конца, - замечаю я. - А упорства у вас,
по-моему, хватает.
- У вас тоже. Но ведь и вы от чего-то отказались, от какой-то мечты,
от какой-то цели. Не знаю какой, но отказались! А что же делать мне? Всюду
слышишь одно и то же: "В наше время, милочка, становятся звездами в
семнадцать лет, вы поздно спохватились!" А мне было семнадцать лет ровно
десять лет назад; и девять из них я потратила на хождение по приемным и
стучание в двери... И даже когда начала работать в разных заведениях в
Сохо, все равно ходила и стучала, именно потому, что, как вы заметили,
упрямства у меня хватает...
- Может, нужен собственный репертуар... - говорю я, чтобы что-нибудь
сказать.
- У меня есть репертуар! - заявляет Линда с той же горячностью, с
какой недавно говорила: "Хочу на пляж!" - Вы слышали мои песни. Все это -
мой репертуар.
- И та песня, для которой вы избрали своей жертвой меня?
- Вы ее не заслуживаете. Но что мне было делать, если в зале сидели
одни старики.
Она умолкает, словно забыв, что хотела сказать дальше. Потом
продолжает все так же горячо:
- Да, и та песня - тоже! И все они написаны специально для меня!
Очень талантливым композитором. Исключительно талантливым.
Линда делает новую паузу и уже усталым тоном договаривает:
- Но этот мой репертуар устарел. Сейчас поют другие песни.
- Заставьте вашего композитора написать новые песни. Он в вас,
наверное, безумно влюблен.
- Был влюблен... хотя и не безумно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93