Есть же, говорят, за границей какое-то немецкое братство — союз или что-то в этом роде.
— Вы хорошо говорите по-немецки, — начал он осторожно.
— Еще бы, — холодно ответил капрал. — Я из Франкфурта.
— О-о!.. — произнес Нойбауер.
День сегодня, похоже, и в самом деле пресквернейший. И кроликов кто-то украл. Когда он пришел в крольчатник, дверцы клеток были открыты. Дурное предзнаменование. Сейчас они уже, наверное, шипят на вертеле у какого-нибудь варвара.
Ворота лагеря были широко раскрыты. Над бараками развевались сшитые наспех флаги. Огромный громкоговоритель передавал какие-то объявления. Вернулся один из грузовиков, посланных за продуктами. В кузове у него стояли бидоны с молоком.
Джип, в котором привезли Нойбауера, остановился перед комендатурой. У входа американский полковник отдавал распоряжения своим офицерам. Нойбауер вылез из машины, одернул китель и шагнул вперед.
— Оберштурмбаннфюрер Нойбауер. К вашим услугам. — Он не вскинул руку, как при гитлеровском приветствии, а просто козырнул по-военному.
Полковник взглянул на капрала. Тот перевел.
— Is this the son of a bitch? — спросил полковник.
— Yes, Sir.
— Put him to work over there. Shoot him, if he makes a false move.
Нойбауер напряженно вслушивался, пытаясь понять, о чем идет речь.
— Вперед! — скомандовал капрал. — Работать. Убирать трупы.
Нойбауер все еще не терял надежды.
— Я офицер, — пролепетал он. — В чине полковника.
— Тем хуже для вас.
— У меня есть свидетели! Я обращался с людьми гуманно! Спросите их!
— Я думаю, нам понадобится с полдюжины крепких парней, чтобы ваши люди не разорвали вас на куски, — ответил капрал. — Хотя я был бы только рад… Вперед! Живо!
Нойбауер метнул взгляд на полковника. Но тот уже забыл о нем. Он повернулся и покорно пошел вперед. Двое солдат шли по бокам, третий — сзади.
Через пару минут его узнали. Американцы насторожились. Они ожидали натиска заключенных и еще плотнее обступили Нойбауера. Его бросило в пот. Глядя прямо перед собой, он шагал так, словно торопился, но вынужден был идти медленно.
Но ничего не произошло. Заключенные останавливались и смотрели на Нойбауера. Они не бросались на него с кулаками. Они образовали для него коридор. Никто не приближался к нему. Никто не произносил ни слова. Никто не проклинал его. Никто не бросил в него камня. Никто не поднял на него дубинку. Они просто смотрели на него. Они образовали узкий коридор и неотрывно смотрели на него, на всем пути, до самого Малого лагеря.
Вначале Нойбауер облегченно вздохнул, потом его снова бросило в жар. Он что-то бормотал себе под нос, не поднимая глаз. Но он чувствовал прикованные к себе взгляды. Он ощущал их на своей коже, словно бесчисленные глазки в огромной двери тюремной камеры, как будто его уже упрятали за решетку и теперь сотни глаз наблюдали за ним с холодным вниманием.
Ему было уже невыносимо жарко. Он ускорил шаги. Глаза не отставали. Они еще крепче впивались в него. Он чувствовал их каждой клеткой. Это были пиявки, которые сосали из него кровь. Он передернулся, но их было не стряхнуть. Они прожигали кожу. Они всасывались в самые жилы.
— Я же… я же… — бормотал он. — Долг… Я же ничего не… я был всегда… Что им от меня надо?..
Он весь взмок, пока они добрались до того места, где еще совсем недавно стоял барак 22. Там уже работали шестеро эсэсовцев, которых удалось поймать, и несколько капо. Поблизости стояли американские солдаты с автоматами в руках.
Нойбауер вдруг резко остановился. Он увидел на земле несколько черных скелетов.
— Что… что это?
— Не прикидывайтесь, — ответил ему капрал свирепо. — Это тот самый барак, который вы подожгли. Там, под обломками, еще по меньшей мере тридцать мертвецов. Вперед, искать кости!
— Я… этого… не приказывал…
— Разумеется.
— Меня здесь не было… Я ничего не знал. Это сделали другие, самовольно…
— Конечно. Как всегда — другие. А те, которые подохли здесь, как собаки, за все эти годы? Это тоже не ваша работа? А?
— Я выполнял приказы. Долг…
Капрал повернулся к одному из стоявших рядом товарищей.
— Это теперь на несколько лет будут две любимые их фразы: «я выполнял приказ» и «я ничего не знал».
Нойбауер не слушал его.
— Я всегда старался сделать все, что было в моих силах…
— А это, — с горечью прибавил капрал, — будет третья отговорка… А ну живо!! — взорвался он неожиданно. — Работать! Откапывать трупы! Или вы думаете, это так легко — бороться с искушением переломать вам все кости?..
Нойбауер съежился и стал неуверенно копаться среди обломков.
Их привозили на тележках, приносили на грубо сколоченных носилках или приводили, поддерживая со всех сторон. Их размещали в коридорах эсэсовской казармы, снимали с них завшивевшие лохмотья, в которые они еще были одеты, и тут же сжигали это тряпье. После этого их отправляли в ванные комнаты СС.
Многие не понимали, чего от них хотят. Они тупо сидели или лежали в проходах. Лишь когда через открытые двери повалили первые клубы пара, некоторые из них ожили. Они захрипели и испуганно поползли прочь.
— Купаться! Купаться! — кричали им товарищи. — Вас будут купать!
Это не помогало. Скелеты отчаянно цеплялись друг за друга, хныкали и, как крабы, ползли к выходу. Это были те, для которых понятия «мыться» и «пар» были неразрывно связаны с газовыми камерами. Им показывали мыло и полотенца, но и это не помогало. Все это они уже видели. И мыло, и полотенца использовались для того, чтобы заманить заключенных в газовую камеру; обманутые, они так и умирали с мылом и полотенцем в руках. Лишь после того, как мимо них пронесли первую партию их уже выкупанных товарищей и те жестами и словами дали им понять, что никакого газа нет и их действительно выкупали в теплой воде, они наконец успокоились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124