Свет возложил на него ладони, закрыл глаза.Сначала он ничего не видел и не слышал. Лишь мрак и тишина… Потом появился свет, легкий-легкий, почти неуловимый. Этакие серые пятна, доступные лишь краю глаза и совершенно незаметные, когда на них смотришь в упор. И тут на него обрушился превратившийся в явь сон.
Свет мчался стремглав, несся как угорелый, хорошо понимая, что если от преследователей не оторвешься, исходом гонки станет смерть. А преследователи топали следом, жуткая неудержимая толпа, разъяренные, злые, возбужденные, жестокие. Сплошные мужчины…А Свет был женщиной.— Стой, сучка недое…я! Догоним, хуже будет!Метался по голым икрам подол длинной юбки, прыгали в лифе тяжелые перси, и было ясно, что спастись не удастся.Так и случилось. Его догнали, схватили за плечи, сбили с ног и прижали к земле. Затем остро пахнущие потом преследователи задрали ему на голову юбку. В спину впились мелкие острые камушки — это тяжелое тело расплющило его о дорогу, разодрало в стороны сплетенные ноги. Упругая плоть уперлась в стегно, отодвинулась… И родилась боль, острая, словно листик осоки, и резкая, как собачий лай. Жила она недолго, быстро переросла в наслаждение.А потом вновь стала превращаться в боль. По мере того, как сменяли друг друга мнущие его живот туши, боль нарастала, становилась нестерпимее и наконец охватила все тело. Душа-то утонула в ней давно…И стало ясно, что вскоре боль превратится в смерть, быструю, словно молния, и неотвратимую, как ночь.Тут уже в действие вступил самый главный инстинкт, инстинкт самосохранения. Он и выдрал его из объятий смерти, унес в небо…
Первое, что почувствовал Свет, выйдя из транса, была злоба, злоба такая же неотвратимая, как недавняя смерть. Открыл глаза, шевельнул освинцованной головушкой.Он лежал ничком на ковре возле тахты, на которой распласталась Вера. Поднялся на ноги, с трудом вспомнил, где он и что происходит.Лоб и виски гостьи по-прежнему находились в объятиях Серебряного Кокошника. Правда, разноцветные полосы по нему уже не бегали.Свет вновь приблизил к Кокошнику ладони, сотворил заклинание.Вера вздрогнула, подняла ко рту руку, открыла подернутые дымкой глаза.— Где я?Свет фыркнул:— Где же вам еще быть! — Со злостью справиться не удалось, и она явственно прозвучала в его голосе.Вера посмотрела на него удивленно, медленно подняла обе руки, осторожно сняла с головы Кокошник, облегченно вздохнула.— Ах да! — И тут же нахмурилась: — Но я так и не вспомнила, кто я.Свет привычно прислушался к себе. На сей раз Перун прихватил его с такой силой, что захотелось с размаху влепить этой нахмуренной мымре пощечину. Нечего ей, стерве, хмуриться! Он ей ничего плохого не сделал.Злоба была столь сильна, что ноздри его раздулись, а десница сама собой сделала замах. Подобной силы приступы агрессивности охватывали его раньше лишь в тех случаях, когда приходилось накладывать заклятья на собственный мозг. Однако привычка держать себя в ежовых рукавицах сработала и на этот раз: рука опустилась.— Значит, помочь вам я не сумел.Вера протянула ему Кокошник. И вдруг застыла на мгновение, не сводя широко распахнутых глаз с его лица.— Постойте! Кое-что я вспомнила. — Она положила Кокошник на тахту, простерла в сторону Света руки, забормотала что-то.И Свет почувствовал, как исчезает в нем агрессивность, как душа избавляется от злобы и наполняется умиротворением. Словно он только что провел длительный бой с Гостомыслом Хакенбергом. Или сумел наконец сочинить переход к концовке истории о Кристе.— Значит, вы в самом деле волшебница?— По-видимому, да. Ведь, как я понимаю, мне удалось на вас подействовать. Вам стало легче, не так ли?— Да, конечно… Спасибо!Она победно улыбнулась.— Но вы очень странная волшебница. Наши колдуньи не улыбаются. И колдуны — тоже. Кроме разве что пестунов в школах…Она пожала плечами:— Не представляю себе, как человек может жить без улыбки!— Подождите-ка! — Свет вдруг вспомнил, что происходило с ним в трансе. — Я заглянул в вашу память. Очень странная история. Похоже, вы подверглись групповому изнасилованию.— Я?! — Она была поражена. — Но тогда я должна была бы попросту умереть! А я жива…— Да, — согласился Свет. — Вы живы. Должно быть, эта сцена привнесена в вашу память кем-то со стороны… Вы совершенно ничего не вспомнили?— О своей судьбе ничего. — Она растерянно развела руками. — Я старалась…Ее растерянность вдруг тронула сердце Света. И чтобы утешить ее, он сказал:— Ну ничего… Вспомните в другой раз. А пока я думаю, вам вполне можно будет сегодня перед ужином прогуляться по набережной. Считайте, я вас пригласил.
Всю шестерницу Репня ломал голову над новой проблемой.К счастью, он уже втянулся за прошедшие дни в работу, и выполнение обязанностей не требовало от него особенного внимания. Он по привычке задавал вопросы, по привычке осматривал паломников, по привычке проверял их ауры и выписывал им справки. Все шло, как вчера. Единственным отличием стало то, что сегодня он был идеальным врачом: прелести хорошеньких паломниц совершенно не пробуждали в нем дух Перуна.И даже Вера не занимала в его мыслях того места, на котором, аки на пьедестале, покоилась вчера. Сегодня этот пьедестал захватила старая ведьма.Репня не знал, что произошло ночью между ним и колдуньей, но подозревать следовало самое ужасное. Именно этого требовал инстинкт самосохранения. И именно поэтому Репня целый день ломал голову над способом устранения старой ведьмы.Строго говоря, таких способов было четыре.Во-первых, ведьму можно было подкупить. Денег он бы нашел. Жаль только, подкуп в такой ситуации ввек не станет выходом окончательным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101