Нападавшие, вероятно, решили, что объятые паникой синьор Джованни и его сторонники в эту критическую минуту не нашли ничего лучшего, как обратиться с молитвой к Богу; они даже не подозревали, что почти сто двадцать вооруженных всадников готовы в любой момент растоптать их копытами своих коней. Я сделал знак рукой, и четверо солдат поспешили к воротам. Со страшным грохотом упал подъемный мост, и прежде чем осаждавшие сообразили, что происходит, ворота распахнулись, и мы с ходу врезались в их толпу, подобно клину, рассекая ее надвое. За нашими спинами загремели цепи поднимаемого моста, и мы оказались отрезанными от замка, в самой гуще неприятеля.
Закипела ожесточенная схватка, которая, я уверен, надолго осталась в памяти жителей Пезаро, очень скоро убедившихся в том, что военное искусство не являлось их ремеслом. Не выдержав нашего натиска, они бежали, уступив поле боя профессионалам Чезаре Борджа. Но и у нас почти сорок лошадей остались без седоков, а прямо перед нами угрожающе ощетинились пиками закованные в сталь солдаты герцога Валентино, которые, в отличие от победителей, еще были полны сил и сохранили боевой порядок. Командовал ими гигантского роста человек, и это был не кто иной, как Рамиро дель Орка, тот самый, что три года назад возглавлял погоню, пославшую за мадонной Паолой. С тех пор он приобрел репутацию одного из самых храбрых капитанов Чезаре Борджа, но пользовался дурной славой: с его именем было связано немало мрачных историй, от которых содрогалась вся Италия.
Завидев нас, ринувшихся в атаку на его отряд, он разразился громовым хохотом, тут же подхваченным его людьми.
— Gesu! — заревел он, и я слышал его голос даже за топотом перешедшей в галоп конницы. — Что случилось с Джованни Сфорца? Может быть, он стал мужчиной после того, как мадонна Лукреция развелась с ним? Я непременно сообщу ей эту новость, мой славный Джованни, живое воплощение молнии Юпитера [Юпитер — верховный бог римского пантеона; в числе прочего повелевал громами и молниями. Молниями он поражал своих врагов] !
Его шутки были явно рассчитаны на то, чтобы подбодрить своих солдат и смутить атакующих, и, надо признать, это ему отчасти удалось. Но в следующую секунду мы врезались в их ряды, и многим из этих весельчаков стало не до смеха, а кое-кто отправился в преисподнюю смеяться там вместе с ее хозяевами. Я же выбрал своим противником хвастуна Рамиро и со всего размаха обрушил на него свою палицу. Но Рамиро только поморщился — удар не оставил даже вмятины на его огромном, как пивной котел, шлеме, превосходном образчике кузнечного искусства — и в ответ взмахнул своим огромным мечом.
— Черт возьми! — рявкнул он. — Ты превратился в настоящего бога войны, Джованни. Иди же ко мне, мой неукротимый Марс [Марс — бог войны в римской мифологии] ! Поэты, сидя зимой у камелька, будут воспевать нашу битву. Поберегись!
Его удар пришелся сбоку по моему шлему, и затем меч отскочил мне в плечо. Это был превосходный, хорошо отработанный удар, и если бы не качество доспехов синьора Джованни, ратным подвигам шута настал бы конец. Нанесенный мною ответный удар угодил ему в плечо и оторвал от его лат стальную пластину. Он яростно выругался — теперь в его обороне появилось уязвимое место, — и его налитые кровью глаза сверкнули, как у маньяка. Вновь на мой шлем обрушился боковой удар его меча, и на сей раз отскочила одна из застежек забрала, так что оно повисло, приоткрыв мое лицо. С торжествующим криком он приблизился ко мне и высоко занес свой меч, собираясь пронзить им меня и этим закончить схватку. Но его рука вдруг замерла в воздухе, а с губ сорвалось изумленное восклицание, — вместо бородатого и белокожего синьора Джованни из-под забрала выглянуло совсем другое лицо, бритое и смуглое, с крючковатым носом.
— Я знаю тебя, пес! — взревел он. — Ты слишком храбр для Джованни Сфорца. Ты Бокка...
Он не успел закончить фразу: я ответил ему ударом такой силы, что едва не выбил его из седла, и прежде, чем он успел прийти в себя, я привстал на стременах и принялся дубасить палицей по его шлему.
— Мерзавец! — вполголоса выругался я. — Ты слишком многое узнал, чтобы оставлять тебя в живых.
С большим трудом он сумел отбиться от меня и отъехал на пару шагов назад, а я, воспользовавшись краткой передышкой, поспешил приладить болтавшееся забрало к шлему. Нет сомнений, для Рамиро день был полон неожиданностей, и я думаю, что обнаружить бойцовские качества у простого шута оказалось для него еще большим сюрпризом, чем обнаружить шута в доспехах Джованни Сфорца.
Рамиро опять атаковал меня, но уже молча и собранно — вероятно, мои удары не прошли для него бесследно. Он в очередной раз повторил свой излюбленный боковой удар, но теперь я был готов к нему и сумел отразить палицей его меч, и прежде чем он успел снова замахнуться, я нанес ему удар прямо в лицо. В последний момент Рамиро успел наклонить голову, и шлем отчасти смягчил удар, но его сила была столь велика, что великан не удержался в седле и без чувств рухнул на землю. Я не успел даже перевести дух, как на меня насело не менее дюжины солдат Рамиро, до сего момента остававшихся безучастными зрителями нашего поединка, исход которого, я думаю, оказался для них полной неожиданностью. Под их натиском я был вынужден шаг за шагом отступать, яростно отбиваясь и проявляя чудеса храбрости — как потом в один голос утверждали все те, кто следил за ходом битвы из окон замка, в том числе и мадонна Паола, — перед которыми воспетые в романсеро [Романсеро — название сборников испанских народных эпических песен («романсов»)] великие подвиги доблестных рыцарей минувших времен казались простыми потасовками, напоминавшими скорее уличную драку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71