сколько поколений внимали его гуду? Люди вольны слышать его или не
т, потому что он отдает себя всем, хотя принадлежит лишь себе. Только тот, к
то хранит в себе тайну, понимает мир. Единственным критиком был Гумилев, п
отому что сам был поэтом… Нигде так не пахнет по утрам хлеб, сдобренный ды
мом и хрустящим жаром очага, как в Багдади… Ну и что? Начать все сначала? В т
ридцать семь лет на смену фонтанной щедрости приходит чавкающее втягив
ание в самого себя; нет, сначала уже не получится, цейтнот… Тра
вля Ц травлей, это принято в литературе, но кто же так истово желает моей
смерти? Словно бы чей-то злой сглаз постоянно внушает: «уйди, уйди, уйди…»
Какой будет ужас, подумал он, когда люди научатся направлять приказную в
олю злодея на души неугодных… Но ведь боли не будет… Я лишь почувствую жа
ркий удар, тупой и опрокидывающий, ничего рвущего, я даже ничего не успею о
сознать, Ц мир цвета сменит неприсутственная черно-белая к
онкретика.
Маяковский резко поднялся, громыхнул тростью о паркет:
Ц Зинуля, ноготки стричь вам нужно коротко, послушайте мужчину, который
чтит красоту…
Не отрывая глаз от своих маленьких, молочных пальцев, Зина сказала:
Ц Владимир Владимирович, не обращайте на них внимания… Ведь если у них т
утошнюю работу отобрать, они с голоду помрут… А вы гений, в любом месте про
живете, с вами все считаются, оттого эти-то и бесятся… А вообще Ц странно:
каждый из них, Ц она кивнула на дверь, Ц сам по себе добрый, а как все вмес
те соберутся… Ужас, Ц она резко подняла глаза на Маяковского. Ц Никто в
мире так не понимает зависть, как женщина, Владимир Владимирович… Мужчин
ы Ц большие, обидчивые дети, их постоянно утешать надо, правда?
Маяковский закурил, остановился возле двери и тихо, с болью сказал:
Ц Так утешьте.
Зина вздохнула:
Ц Фу, и вы о том же! А мне всегда казалось, что великий и в помыслах чист…
Выходя на улицу, Маяковский устало подумал: «Ужасно, когда за тебя говоря
т и думают не враги, а свои, Ц значит, тебе никто не верит».

…Вечером, вернувшись от Катаевых где много пили, Маяковский ощутил гнету
щий, безглазый ужас; позвонил Диме: тот попросил достать лекарство от миг
рени; «Я дам рецепт, купишь в Париже, ты ведь катаешь туда, когда хочешь»; ма
ма уснула уже; Чагин был в Баку, он бы пришел или затащил к себе; Петр сказал
, что занят, Ц на самом деле ждал перевыборов в РАППе, не хотел встречатьс
я, знал, как, впрочем, и все, что Ермилов готовит новый залп; время клопов, во
истину…
Отошел к окну; ночь была безлюдной; деревья, лишенные из-за поздних холодо
в почек на ветках-воплях, застыли в молчаливом ожидании…
«Жизнь моя, иль ты приснилась мне»… Снова вспомнил он пепельнокудрую гол
ову Есенина; все свое приходит в срок; как я понимаю его сейчас… Никто не з
нает, что было бы, приласкай его кто возле «Англетера»…
Позвонил Яну.
Ц Влодек, у меня совещание и продлится оно до утра. Не сердись, я не смогу п
рийти.
Ц Слушай, пожалуйста, помоги баронессе Бартольд, она вахтерша у Таирова,
несчастная женщина, ей не дают визу в Париж.
Ц Завтра поговорим.
Ц Хорошо. Непременно. Только ты сейчас запиши на календарике фамилию…
Ц Ладно.
Ц Ты не записал, Ян. Забудешь. А я хочу, чтобы ты помнил.
Ц Имя?
Ц Баронесса Бартольд из проходной Камерного, этого достаточно…
Ц Аристократка?
Ц Да. И это прекрасно!
Маяковский отошел к столу, достал из кармана потрепанный блокнот и быстр
о записал то, что жило в нем все эти дни:

"Уже второй. Должно быть ты ле
гла.
В ночи Млечпуть серебряной Окою.
Я не спешу. И молниями телеграмм
мне незачем тебя будить и беспокоить…
Ты посмотри, какая в мире тишь!
Ночь обложила небо звездной данью.
В такие вот часы встаешь и говоришь
векам, истории и мирозданью…"

Достав револьвер, он сел к окну: ждать, когда зыбкую высь апрельского неба
прорвет первая звезда.
А если сегодня небо будет беззвездным? Ц спросил он себя. Ведь когда пово
рачивает на тепло, облака спускаются к земле… Что будет, если пахнёт липк
им запахом набухающих почек и на смену колючей стуже придет цветение? Ну
и что? Все равно через пять месяцев снова грядут заморозки… Только бы мин
ула ночь, наперекор самому себе подумал он; нет ничего тревожнее ночи; зат
аенность и одиночество… Ведь скоро вернется Лиля… Утром придет Вероник
а… Ну, а днем ударит какая-нибудь газета… Вечером начнут прорабатывать в
РАППе… Измываться над всем, что я сделал… Справедливость общества не тол
ько в том, чтобы равно распределять хлеб; доброту тоже надобно уметь дели
ть, доброту, память и благодарность… Если бы я мог начать все сначала… Есл
и бы…

Через тридцать минут после того, как Маяковского не стало, текст его пред
смертного письма был распечатан в нескольких экземплярах. Он звучит так:


"Всем.
В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте.
Покойник этого ужасно не любил.
Мама, сестры и товарищи, простите Ц это не способ (другим не советую), но у м
еня выходов нет.
Лиля Ц люби меня.
Товарищ правительство, моя семья Ц это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника
Витольдовна Полонская.
Если ты устроишь им сносную жизнь Ц спасибо. Начатые стихи отдайте Брик
ам, они разберутся.
Как говорят -
“инцидент испорчен”,
любовная лодка
разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете
и не к чему перечень
взаимных болей,
бед
и обид.
Счастливо оставаться.
Владимир Маяковский. 12.4.30.
Товарищи Рапповцы, не считайте меня малодушным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15