Но зачем насильственно подвергать вас этому процессу, если, как мы утверждаем, в конечном счете никаких отличий нет? – Снова, как и у него дома, пальцы Бадлонга начали касаться друг друга в чисто академическом, профессиональном жесте. Он улыбнулся нам, этот приятный моложавый мужчина. – Хороший вопрос, но на него есть ответ, и очень простой. Как вы и догадывались, это своего рода семенные коробочки, хотя их содержимое не является семенами в обычном смысле слова.
Но как бы там ни было, они представляют собой живую материю, способную, как и семена, к бурному и сложному росту и развитию. И они действительно пропутешествовали через космическое пространство, во всяком случае, первые из них, сквозь немыслимые расстояния и миллионы лет, как я вам и говорил.
Хотя, конечно, – он улыбнулся, вежливо оправдываясь, – я старался говорить так, чтобы посеять сомнения в своих словах. Но они живут; прибыли они на эту планету совершенно случайно, но, коль уж оказались тут, обязаны выполнить свою функцию, которая для них столь же естественна, сколь и для вас. Вот почему вы должны подвергнуться изменению: коробочки обязаны выполнить свою функцию, ради которой они существуют.
– Что же это за функция? – саркастически поинтересовался я.
Бадлонг пожал плечами:
– Функция любой формы жизни где угодно – выжить. – Какое-то время он внимательно всматривался в меня. – Жизнь существует везде во Вселенной, доктор Беннелл, для большинства ученых это непреложная истина, хотя мы никогда еще с ней не сталкивались. Но жизнь там есть, на немыслимых расстояниях, в любой возможной и невозможной форме, поскольку существует она в самых разнообразных условиях. Подумайте, доктор: существуют планеты и формы жизни, которые неизмеримо старше нашей; что происходит, когда древняя планета в конце концов умирает? Форма жизни на ней должна учитывать этот факт и готовиться к нему – чтобы выжить.
Бадлонг подался вперед на стуле, глядя прямо на меня, увлеченный собственной речью.
– Планета умирает, – повторил он, – медленно, на протяжении неизмеримого времени. Форма жизни на ней – медленно и на протяжении неизмеримого времени – должна готовиться. К чему? К тому, чтобы покинуть планету. И двинуться куда? И когда? Тут есть только один ответ, именно тот, который они нашли: абсолютная приспособляемость ко всем без исключения другим формам жизни, ко всем без исключения условиям, с которыми они могут столкнуться.
Бадлонг радостно улыбнулся и откинулся на стуле, он был доволен собой.
Где-то внизу, на улице, засигналил автомобиль и заплакал ребенок.
– Итак, в определенном смысле коробочки паразитируют на любой форме жизни, которую встречают, – продолжал Бадлонг. – Но это совершеннейшие паразиты, которые могут сделать неизмеримо больше, чем просто сосуществовать с хозяином. Они – вершина эволюции, они обладают способностью перестраивать себя до полной дубликации, клетка в клетку, любой формы жизни, независимо от условий, в которых существует эта жизнь.
Видимо, мои сомнения отражались у меня на лице, потому что Бадлонг хихикнул и предостерегающе поднял руку.
– Знаю, это звучит как абсурд, как бессмысленный бред. Вполне естественно. Потому что мы находимся в плену собственных понятий, доктор, наших ограниченных представлений о том, какой может быть жизнь. На самом деле мы не в состоянии воспринять что-то существенно отличающееся от нас и других форм жизни, существующих на нашей крохотной планете.
Посмотрите сами, кого напоминают выдуманные люди с Марса в наших комиксах и фантастике? Это же карикатуры на нас самих, мы неспособны вообразить что-то, действительно отличающееся от нас. О, у них может быть шесть ног, три руки и антенна на лбу, – он улыбнулся, – как у известных нам насекомых. Но они не имеют существенных отличий от того, что мы знаем.
Он поднял палец, будто упрекая ученика, не выучившего урок.
– Но возводить в абсолют наши собственные ограничения и серьезно верить, будто эволюция во всей Вселенной должна по какой-то причине развиваться только в том направлении, которое существует здесь, – это, мягко говоря… – он пожал плечами и улыбнулся, – достойно туземцев с какого-нибудь острова. Это крайне провинциально. Жизнь принимает такие формы, какие ей нужны, например, чудовища в пятнадцать метров высотой, с громадной шеей и в несколько тонн весом – его называли динозавром. Когда условия меняются и динозавры больше невозможны, – они исчезают. А жизнь существует дальше в новой форме. В любой нужной форме. – Он напустил на себя торжественный вид. – Истина – то, что я говорю. Именно так и произошло. Коробочки прибыли, дрейфуя, на нашу планету, как и на другие, и они исполняют и будут исполнять впредь свою простую и естественную функцию – выжить на этой планете. Они реализуют заложенную в них эволюцией способность к адаптации и копированию жизни, для которой подходит эта планета.
Я не знал, что нам даст задержка. Но мне очень хотелось растянуть эту беседу как можно дольше – воля к выживанию, подумал я и улыбнулся.
– Это все псевдонаучная болтовня, – презрительно бросил я. – Дешевое теоретизирование. Ведь как – как они могут это делать? И как бы там ни было, вы-то откуда знаете? Что вам известно о других планетах и формах жизни? – Я говорил ехидно, задиристо, издевательским тоном и ощутил, как плечи у Бекки задрожали под моей рукой.
Он не обиделся.
– Мы знаем, – спокойно ответил Бадлонг. – Есть что-то такое… нет, не память… я не могу это назвать ни одним земным словом. Но у этой формы жизни есть, конечно, знание – и оно остается. Я такой же, как был, во всех отношениях, вплоть до шрама на ноге, который у меня был с детства, я тот же Бернард Бадлонг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57