Советую тебе уйти.
— Я уйду. Обязательно уйду, — рассеянно сказал Филька.
Попили чайку, пошли домой. Дизинтёр вынул из мошны немного денег и подал их Фильке:
— На полтину. Пригодится. И еще раз упреждаю: беги от этой шатии, беги!
— Обязательно… Мне это и дедушка Нефед советовал,
— Это какой Нефед? Слепой-то? Он в больнице… Да, кажись, помер, никак.
— В какой больнице? Где? — всполошился Филька.
— А вот видишь, красный флаг на крыше. Тут. Что он тебе — родня, что ли?
— Не родня, да лучше родни в десять разов. Я поводырем у него был…
— А пошто же в таком разе ты бросил-то его? Филька отвернулся, замигал, и рот его скривился.
— Паршивый дурак я был… Вот поэтому, — прошептал он.

* * *
На недавнее кровавое событие под баржей советская общественность быстро откликнулась рядом статей в газетах, специальными партийными совещаниями на рабочих предприятиях и в районном исполкоме. Граждане окраин этого большого города были тоже воинственно настроены: беспризорники давным-давно всем осточертели.
На Гвоздильном заводе был многолюдный митинг. Председатель, один из старых мастеров цеха, сделал краткое сообщение по вопросу беспризорности в Союзе.
— Кто такие беспризорники? Они на три четверти дети рабочих и крестьян. Из них — на три четверти круглые сироты, — говорил председатель. — Да. Но, товарищи, не мы одни такие уж несчастные. Беспризорность распространена и в Америке, и в западноевропейских странах. На днях мне попалась брошюра: в Чикаго, например, с 1917 по 1919 год рассмотрено в судах десять тысяч дел о преступлениях несовершеннолетних. Во Франции в 1917 году — двадцать одна тысяча, в Германии в том же году — девяносто пять тысяч осужденных детей. Вот вам…
В конце речи он поставил на обсуждение вопрос: как изжить беду?
Первый взял слово большебородый старик Антипов, бывший рабочий, пенсионер:
— Мой постанов вопроса такой. Топить их, сукиных котов, и больше никаких. В мешок да в воду, в мешок да в воду! — кряхтя и покашливая, озлобленно рубил он пространство рукою.
— Брось, дед! Что они — котята слепые, что ли? — крикнул кто-то с высоких хор.
— Я не дед, — обиделся старик. — Мне еще шестьдесять девятый только. — И, вообразив, что его назвал дедом впереди сидевший плешивый дядя, ткнул его в плечо и загнусил: — Да у меня, может, волосьев-то поболе, чем у тебя, лысый баран.
— К делу, к делу!
— Ведь какая эта обуза государству, страсть, — продолжал старик. — Их в каждом городе, как клопов в ночлежке. Их ловят да в детские дома, а они, паршивцы, бегут. Как же! Им хулиганить надо, воровать. Им в приютах щи да кашу дают, а они нос воротят: испакостились на воле-то, сардинки жрать привыкли, колбасу, то, се. Им долго ли с лотка спереть? Да они у меня удочку украли на реке и всю рыбу сперли, весь улов… Вот они что, душегубы, делают… Контрреволюционеры, черти… Одно средство: топить!
В зале засмеялись.
— Твое предложение, товарищ Антипов, устарело, — позвонил председатель. — Садись скорей!
— Кто, я устарел? Сам ты устарел, красавец. Одних налимов они, мазурики, сперли у меня килы три.
— Садись скорей, — безнадежно махнул рукой председатель.
— Напрасно ты, молодой человек, любезный дедушка, предлагаешь такую расправу с ребятишками, — поднялся второй оратор, машинист железнодорожного депо, тоже старик. — Это ты по молодости своих лет сбрехнул… Это не государственный подход. Это в тебе мелкобуржуазный собственничек говорит… Налимов тебе жалко…
— Налимов?! А ты язей да подъязков не считаешь? — во все стороны завертелся дед, отыскивая говорившего.
— К делу, к делу!
— Вот я и хочу сказать… Не все же они такие. Бывают среди них и хорошие ребята… — продолжал машинист, сбивая на затылок папаху. — Например, у меня племянник. Еще при царе путаться со шпаной стал. Потом, братец ты мой, проник на английский пароход-угольщик, да в Лондон и утек. Вот хорошо…
— Что ж вы предлагаете, товарищ?
— Кто, я? Ловить и в детские дома, в науку.
— А почему комсомол этим делом не займется? — сразу с трех мест раздались голоса. — Это их обязанность. Еще на Всесоюзном съезде комсомола в двадцать четвертом, кажется, году они постановили.
— Да, правильно. Прошу слова, — поднялся сидевший в президиуме худой высокий комсомолец. — Верно, это дело наше, комсомольское. И надо признать открыто, что мы на этом фронте несколько поотстали. О причинах объективных я не говорю. Вот, например… Да, впрочем, не стоит говорить, да вы и сами знаете. А что касаемо беспризорников, то у нас сейчас работают три бригады. Мы постановили число бригад утроить. За последний месяц путем агитации вовлечено в детдома сорок восемь беспризорников. Это, каемся, позорно мало. Но мы, товарищи, требуем помощи и от вас, партийцев, и от всех честных граждан. Если благоприятная конъюнктура создастся, мы даем слово ликвидировать беспризорность на все сто процентов!
14. РАССКАЗ ИНЖЕНЕРА ВОШКИНА О КРЫМЕ
В больницу Филька зайти боялся. Он снял шапку и несмело спросил вышедшую из больницы величественную даму — ту самую, что вела разговор с Инженером Вошкиным на площади Энтузиастов.
— Тетенька хорошая, — сказал он, кланяясь, — только вы не подумайте, ради Христа, чего-нибудь худого. Я не хулиган и денег просить не стану. Я смирный. А вот чего, тетенька хорошая: не у вас ли лежит слепой Нефед, мой дедушка родной? Фамиль — Холмогоров. То есть я его внучек буду. — Филька нарочно назвался внуком, чтоб разжалобить нарядную тетю. Он был небольшого роста, казался младше своих лет.
Дама приложила ладонь ко лбу, закатила глаза и откинула голову так круто, что мужская шляпа едва не слетела с седых стриженых волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142