Чему там обучают?
— Грамоте, ремеслам, чему хочешь.
— Я по-хранцузски желаю изучаться.
— По-русски-то знаешь ли?
— Давай конкурснем! — как ужаленный привскочил Инженер Вошкин и протянул комсомольцу татуированную руку. — Я, может быть, во всех газетах ответственный сочинитель. Только молчу.
Из трущобы вылезли Амелька и прочие.
— Что, все? — спросил комсомолец. — Вот, товарищи, я обращаюсь к вам как старший ваш товарищ. Я член местной ячейки комсомольцев. Мне поручена пропаганда среди беспризорников. — Он поправил ворот рубашки с сиреневым галстуком, и его приятное горбоносое лицо перестало улыбаться. — Вы, товарищи, прекрасно понимаете, что каждый честный гражданин должен не только исполнять законы государства, но и приносить пользу своим личным трудом той стране, где он живет. Теперь посмотрите, товарищи, на себя. От вас государству как от козла — ни молока, ни шерсти. Вот недавно была под баржей зарезана девочка с ребенком. Ребенка родила она через вас, убили ее через вас, и убийца тоже из вашей шайки. Так делают только подлецы да мерзавцы. Уж вы не обижайтесь на меня, но подлее этого, пожалуй, не придумаешь. Понятно я говорю?
Ребята, опустив головы, мигали. Слова «подлецы» и «мерзавцы» больно кольнули их. У Катьки Бомбы дрогнул подборок, из груди вырвался какой-то цыплячий хрип.
Амелька глядел вдаль, насвистывал бродяжью песенку, притворяясь совершенно равнодушным к речам непрошеного гостя.
— Теперь идем дальше. Что же с вами в таком разе делать? Правительство тратит бешеные деньги для борьбы с беспризорностью, даже почтовые марки выпущены, в каждом почти городе имеются дома для вас, но вы оттуда бежите. Вот к примеру взять наши два дома беспризорников. Там водопровод, электричество, сытный стол…
— Стой! — прервал Амелька. — Это верно, что вы в детских домах даете нам многое, очень даже многое, зато отнимаете все.
— Что же мы от вас отнимаем?
— Волю!
Слово «воля» прозвучало, как выстрел. Все радостно заулыбались, даже Филька.
Клоп-Циклоп неожиданно вскочил, взмахнул рукою и запел с ожесточением:

В жизни живем мы только раз,
Когда монета есть у нас!

И все с оскорбительной для комсомольца удалью подхватили:

Гей, гей! Живи веселей!
Ешь, кури, водку пей…
Вы против нас.
Мы против вас.
А волюшки вольной мы вам не отдадим!
Бац-бац-бац!!

— Ну вас к черту! — запальчиво крикнул комсомолец и нахмурился. — Я о деле. А вы что? Воля? Воля должна быть разумная, полезная, с идеологическим подходом. Понятно я говорю? Эх вы, черти коричневые!..
Комсомолец терял самообладание, начинал горячиться:
— Вы оторвались от жизни, от общества, у вас нет к обществу уважения.
— Это к какому обществу? — неожиданно для самого себя ощетинился, как ерш, Амелька и подмигнул своим. — К людишкам, что ли? К городу? Да плевать нам на общество! Мы его не признаем.
— Почему?
— Потому что общество наш враг, все горожане, все людишки. Что мы от них получаем? Да они рады нас в землю на аршин втоптать. А раз они нам враги, значит, и мы взаимно тоже им враги. Ну? — В Амельке подымался дух противоречия: ему был неприятен этот умный, опрятный «чистоплюй».
— Как же так? Общество вам все дает…
— Мы сами берем! — гордо вскинул голову Амелька. У мальчишек раздувались ноздри, воинственно блестели глаза.
— Ну, пускай гитацию, пускай, чего же ты! — с детским озорством крикнул Инженер Вошкин замолкнувшему юноше.
— Нет, мы в людишках не нуждаемся, — спокойно с лукавой язвинкой в прищуренных глазах говорил Амелька Схимник, — Мы надеемся только на себя. Кто шибко бегает да смел, тот и сыт. А ты — на общество?
— Л как же иначе? Конечно ж, так! — воскликнул юноша, искренне удивляясь, что Амелька не может его понять.
— Мы тоже общество. Нас под баржей больше сотни жило.
— Ваше не общество, а сборище — антиобщественно, вредно: оно ничего не производит, только потребляет.
— Заткнись, «красивый»! Не смыслишь ни хрена, — запальчиво махнул рукой Амелька, и все отрепыши злорадно всхохотали, — Ежели вокруг нас враги, как же нам не гуртоваться? Когда нас вместе много, мы сила. А врассыпную — вши. Да мы полгорода спалим, ежели на то пойдет!
Комсомолец в волнении встал, прошелся и снова сел.
— Все твои доводы, товарищ, сущая ерунда, хлам, глупости, — внутренне негодуя на Амельку, сказал он. — В них нет ни малейшей логики, один абсурд, Ну, спалитe город… А дальше что? Нет, нет, это все не то… Это глупо!.. Как бы вы ни гуртовались, в ваших организациях никакой силы не может быть. Не обманывай, товарищ, себя и других. Поразмысли. Человек силен, когда он в обществе, служит ему, работает на общую пользу. Понятно я говорю?
Амелька молчал. Уши его горели, сердце стучало быстро, с перебоями. Конечно же, он во многом согласен с этим «чистоплюем». Но завладевший им дух упорного противоречия, все крепче разрастаясь, удерживал его прямо признаться юноше: «Да, ты, товарищ, прав».
Неустойчивое настроение вожака сразу передалось отрепышам: сидели теперь нахохлившись, пыхтели.
Комсомолец оживился и уверенным тоном учителя сказал:
— Вы ничуть не заботитесь о будущем, товарищи. Да, да.
— О каком будущем? — посвистывая, прищурился Амелька. Однако дымящаяся трубка дрожала в его руке.
— О вашем будущем. Да, да, о вашем! Ну, что вы будете, скажем, через пять лет делать? Станете взрослыми, борода полезет, захотите вступить на трудовую дорогу, а ни черта не знаете. Понятно я говорю? В будущем, товарищи, — все. Уж это верно. Да.
— Ха! Будущее, будущее, — вновь загорелся, сошел с мертвой точки Амелька, скривив в презрительную улыбку свое отечное лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142