Так близки, как в ослепительный полдень в Барселоне, когда; прикрывая глаза от палящего солнца, они сидели на трибуне высоко над ареной, потели и неистовствовали, а внизу матадор совершал круг почета, подняв над головой бычьи уши, и вокруг него падали на песок цветы и мехи с вином. Никогда не будут так близки, как в Саламанке, и в Мадриде, и на дороге через горячую, соломенного цвета пустыню по пути во Францию, когда рот обжигал сладкий и крепкий испанский бренди, а они все пытались вспомнить мелодию, под которую танцевали в пещерах цыгане. Так близки, наконец, как в этом маленьком побеленном баскском отеле, в этой комнате, где сейчас спит Берт, а он, Мэнни, стоит у распахнутого окна и следит, как исчезает вдали старик со своим ружьем и собакой, а в комнате над ними, свернувшись клубочком, как ребенок, спит Марта, спит, пока они вдвоем, обязательно вдвоем, словно каждый из них не доверяет ни другу, ни самому себе, не придут, не разбудят ее и не сообщат ей свои планы на сегодняшний день.
Мэнни распахнул занавески до конца, и солнце залило всю комнату. "Если мне в жизни хоть раз суждено опоздать на пароход, - подумал он, - так пусть это будет пароход, который послезавтра должен отойти из Гавра".
Мэнни подошел к постели Берта, осторожно ступая среди раскиданного белья. Он ткнул приятеля пальцем в голое плечо.
- Маэстро, - позвал он, - встаньте и воссияйте.
По правилам игры тот, кто проигрывал в теннис, должен был называть другого "маэстро" в течение двадцати четырех часов. Накануне Берт обыграл его со счетом 6:3, 2:6, 7:5.
- Уже одиннадцатый час, - Мэнни снова ткнул его в плечо.
Берт открыл глаза и холодно уставился в потолок.
- Я вчера перебрал? - спросил он.
- Бутылка вина на всех за обедом и по две кружки пива после, - ответил Мэнни.
- Я не перебрал, - сказал Берт с явным огорчением. - Но на улице дождь.
- На улице ясно, жарко и солнечно, - парировал Мэнни.
- Все говорили, что на Баскском побережье обязательно идет дождь, жалобно сказал Берт, не двигаясь с места.
- Все врали, - сказал Мэнни, - вставай к чертовой матери.
Берт медленно выпростал ноги и сел - тощий, костлявый и голый до пояса, в пижамных штанах, которые были ему коротки и из которых нелепо торчали его большие ноги.
- Знаешь ли ты, толстяк, почему женщины в Америке живут дольше, чем мужчины? - спросил он, щурясь на Мэнни против солнца.
- Нет.
- Потому что они спят по утрам. - Он откинулся на кровать, не отрывая ног от пола. - Я из принципа хочу прожить не меньше, чем американская женщина.
Мэнни закурил сигарету, а другую кинул Берту. Тот ухитрился зажечь ее, не поднимая головы от подушки.
- Пока ты тут тратил на сон драгоценные часы детства, у меня появилась идея.
- Положи ее в ящик для жалоб и предложений. - Берт зевнул и закрыл глаза. - Предприятие награждает седлом из шкуры бизона любого сотрудника, выдвинувшего идею, которая, будучи осуществлена...
- Слушай, - миролюбиво сказал Мэнни, - по-моему, мы должны опоздать на этот чертов пароход.
Минуту Берт молча курил, сощурившись и устремив нос в потолок.
- Некоторые люди, - сказал он наконец, - рождены, чтобы опаздывать на пароходы, на поезда или на самолеты. Например, моя матушка. Она однажды спаслась от верной смерти, заказав на обед два десерта вместо одного. Самолет взлетел в тот миг, когда она добралась до летного поля, а через тридцать пять минут от этого самолета уже остались рожки да ножки. Никто не спасся. А все из-за мороженого с давленой клубникой...
- Послушай, Берт. - Эта привычка Берта болтать о посторонних вещах, пока он над чем-нибудь думал, раздражала Мэнни. - Я уже все знаю про твою маму.
- Весной она просто сходит с ума по этой клубнике. Скажи, ты хоть раз в жизни на что-нибудь опаздывал?
- Нет, - сказал Мэнни.
- И ты считаешь, что еще не поздно менять образ жизни? По-моему, это легкомысленно...
Мэнни пошел в ванну и набрал в стакан воды. Когда он вернулся, Берт по-прежнему лежал в постели, свесив ноги, и курил. Мэнни подошел, и аккуратно вылил ему воду прямо на загорелую грудь. Вода разбрызгалась и тоненькими ручейками потекла по ребрам на простыню.
- Освежает, - сказал Берт, не выпуская сигареты изо рта.
Они оба засмеялись, и Берт сел на кровати.
- Ладно, толстяк, я правда не думал, что ты всерьез.
- Идея в том, чтоб не уезжать отсюда, пока не испортится погода. От такого солнца ехать домой?
- Ну, а как быть с билетами?
- Пошлем телеграмму в пароходство, сообщим, что поедем позже. Они будут счастливы: у них там желающих хоть пруд пруди.
Берт рассудительно покивал.
- А как быть с Мартой? - спросил он. - Вдруг ей уже сегодня надо быть в Париже?
- Марте никуда не надо. И никогда не надо. Ты это знаешь не хуже меня.
Берт снова кивнул.
- Самая везучая девушка в-мире.
За окном снова раздался выстрел. Берт повернулся и прислушался. Еще один.
- Ото, - сказал Берт. - Дай бог, чтобы сегодняшняя куропатка была не хуже вчерашней.
Он поднялся. В своих развевающихся пижамных штанах он похож был на мальчишку, из которого выйдет неплохое пополнение для команды колледжа, если его усиленно откармливать целый год. До армии он был круглолицый и розовощекий, но к майской демобилизации стал тощим и долговязым, и у него торчали ребра. Когда Марта над ним подтрунивала, она говорила, что в плавках он похож на английского поэта.
Берт повернулся к окну, а Мэнни обошел кровать и стал рядом с ним, глядя на горы, на море, на солнце.
- Ты прав, - сказал Берт, - только идиоту придет в голову уезжать в такой день. Пошли скажем Марте, что представление продолжается. - Они быстро натянули веревочные туфли, полотняные штаны и тенниски, поднялись по лестнице и без стука вошли к Марте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12