В конце Гражданской войны при неудержимом наступлении красных на Крым, французы по просьбе Врангеля (царский генерал, не путать с джинсами «Wrangler») подвели к Ялте военный корабль, и черный барон в домике Чехова упал на колени и умолял нобелевского лауреата эвакуироваться во Францию. Чехов отказался, но попросил Врангеля забрать с собой восьмилетнего украинского хлопчика, родители которого, махновцы, погибли от рук большевиков. Врангель смахнул слезу, перекрестил Чехова, поцеловал ему руку, взял хлопчика за руку и взошел на корабль. Хлопчика звали Сашко Гайдамака. На корабле он попал под покровительство французского шкипера, негра из страны Офир, а его необыкновенная судьба описана в романе «Эфиоп» одним малоизвестным русским писателем, имя которого мало что скажет английскому читателю – кажется, он однофамилец Лоуренса Стерна. {Моэм не точен, потому что не читал «Эфиопа»: Гайдамака не был знаком с Чеховым, а Врангеля видел всего лишь один раз на Графской пристани, когда чуть было не угодил за свои частушки в контрразведку.}
ГЛАВА 16. Телега жизни
Бери шинель.
Пошли домой.
Б. Окуджава
Гайдамака расставил стремянку, поднялся и заглянул в купол. Пахло зверьем – там были две конуры и две подстилки для Черчилля и Маргаритки да канат, на котором они любили висеть вверх ногами под самым куполом. Стоял небольшой письменный стол начала XX века, на столе стоял «Суперсекстиум-666» с лазерным принтером. Черчилль похрапывал в конуре, Маргаритка сидела на «Секстиуме» и смотрела на Гайдамаку. Узнала его и вспорхнула на плечо.
– Командир, – беспокойно сказал снизу генерал Акимушкин. – Офир почти не виден.
– Успею, – ответил Гайдамака. Он сдул пыль с «Суперсекстиума», согнал с плеча Маргаритку, чуть задумался и не спеша набрал пушкинскую команду:
С(ИМХА) БК(ВОД)Р Й(ОСЕФ) А(ЗАКЕН) З(ХРОНО) ЗЛ ОТ
Поехала крыша, раздвинулся купол с наведенным на Луну антенной-громоотводом Амура. Стояло полное – полное! – полнолуние. Полнее некуда. Черчилль и Маргаритка выпорхнули на волю и начали воздыматься к Лупе. Люська заплакала, ей захотелось обнажить грудь, и она это сделала.
Цементные химеры разваливались, рассыпались, падали, валились с Дома. Все промежности, щели, прорехи, зазоры между частями занимали свое место, сглаживались. Майор Нуразбеков порывался что-то сказать. «Молчи, молчи», – сказал Гайдамака. Он смотрел на полную Луну.
– Где Шкфорцопф? – спросил Гайдамака.
– За него не волнуйтесь, Командир. Он сам долетит.
– Я знаю. Он долетит. Мне надо видеть его. Вот он, вижу. Пусть ПВО не стреляет.
– Она не будет стрелять.
– Сколько тебе говорить, дура: нужна белая простыня, а ты сидишь в зеленом одеяле! – заорал Гайдамака на Люську.
– Ну ты меня совсем забодал, Командир!
Люська сбросила с себя зеленое одеяло, подошла к дивану, виляя всем, чем может вилять женщина, вытрусила белую простыню и закуталась в нее вместо одеяла.
– Командир, баки заполнены горючим!
– Лунные челноки на чем летают? – спросил Гайдамака, глядя в перископ громоотвода, чтобы не глядеть на Люську. – На чем твой Сидор летал?
– На топливе. На керосине.
– Дурак! Ни хрена. Челноки плавают по течению. Надо только подгребать в нужном направлении.
– Хорошо, хорошо, Командир! Отлично! Командуйте, Командир! Офир уходит!
– Куда он денется.
– Вам все ро houyam, Командир?! – спросил генерал Акимушкин.
– Я он и есть. Pohouyam Гайдамака I.
– Я догадывался, – сказал Акимушкин.
Одесса дрожала. Дом с Химерами раскачивался и рвался из фундамента.
– Ура, Командир!
– Все ро houyam, Командир?
Гайдамака улыбнулся и промолчал. Ему в самом деле было все ро houyam. Ему так хотелось домой! В Офир, на Луну, в Гуляй-град, в Эльдорадо! Домой! Домой! Домой! Куда-нибудь Домой!
– Давай, Командир! Давай! Давай! Давай! Гайда! Айда! – орали Семэн с Мыколой.
– С утра садимся мы в телегу! – кричал Нуразбеков.
– Мы рады голову сломать! – кричал Акимушкин.
– И, презирая лень и негу, кричим! – кричала Люська.
– Пошел, ыбена мать! – сказал Гайдамака.
Дом с Химерами дрожал, химеры осыпались с него на улицу Карла Маркса и Августа Бебеля. Одесса тряслась как от землетрясения. Лунный челнок работал. Дом с его обитателями выдирался из чрева города и улетал из него к той самой матери, которую часто поминал Пушкин, покручивая на пальце перстень с каббалистической иадписыо С(ИМХА) БК(ВОД)Р Й(ОСЕФ) А(ЗАКЕН) З(ХРОНО) ЗЛ ОТ, улетали все, кто хотел в Офир, В Эдем, Домой, кого звали Домой, кто знал, как попасть Домой. Домой! Домой! Домой! По Домам! Где она, эта Мать?! Давай, Командир!
Автор не устает извиняться и повторять мысль Льва Толстого, что один и тот же человек в разных ситуациях, в разные времена и в разных настроениях ведет себя по-разному – он бывает и умным, и глупым, и полным идиотом, и ленивым, и решительным, и трусом, и отчаянным храбрецом, способным совершить любые поступки: от убийства или самоубийства до высокого самопожертвования ради ближнего или случайного для него человека, – пусть только он будет Добрым Человеком и пусть понимает, что делает.
Они поднимались на Луну на волнах и крыльях любви к Богу в Душу Мать.
А что еще оставалось?
ГЛАВА 17. Эпилог эпилога
Было бы ошибкой считать, что провидение Божье свергло коммунизм. Обошлось без вмешательства свыше. Коммунизм пал сам, по внутренней своей слабости и несостоятельности, ибо он оказался «лекарством опаснее самой болезни».
Папа Карел-Павел I
Чехов и советская власть – тема неисчерпаемая. «Да тут ад!» – сказал он однажды своим гостям о советской действительности. «А ведь вы сочинили палиндром, Антон Павлович», – заметили Ильф с Петровым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107