Сгребаю снег с елки и
умываюсь. Они что-то задумали, но я настороже. Наверно, хотят заточить
меня в гостинице и не пустить в Дом ученых на благотворительный вечер со
"Звездными войнами".
Ну, это мы еще посмотрим!
Какой все-таки суетливый этот Владислав Николаевич Бессмертный! Он
припустился было за Татьяной, но передумал и вернулся к нам. Мы стоим у
входа в гостиницу и почему-то молчим. Владик чем-то недоволен... Ага, он
недоволен присутствием марсианина и смотрит поверх его фуражки,
гипнотизируя громадную гофрированную сосульку, свисающую с крыши
гостиницы. Владик очень сердит. Льдина, не выдержав его взгляда,
срывается, летит вниз и с глухим гулом разбивается у наших ног, больно
обдав нас ледяными осколками. Лучше отойти к елке от греха подальше - с
крыши свисает еще одна сосулька, покруче; и Владик переводит взгляд на
нее.
Вот оно что: он ревнует Татьяну к генеральской шинели! Он
почувствовал соперника и вместо того, чтобы улететь в больницу на
персональном "ЯКе", потребовал вертолет и отправился на поиски моего
черного "ЗИМа". Это поступок. Хвалю. Вообще, поступки Владислава
Николаевича Бессмертного отличаются особым целенаправленным сумбуром -
если он втемяшит что-нибудь в голову, то, стесняясь, извиняясь,
возвращаясь и переспрашивая, доведет дело до конца. Я до сих пор с
удивлением вспоминаю новогоднее утро середины прошлого века, когда мы с
ним познакомились, - это сумбурное событие достойно занять скромное место
в истории отечественной науки. В тот год Владик проходил срочную службу на
берегу Финского залива и в предновогодний вечер, моя полы в полковом
штабе, снял трубку штабного телефона, чтобы позвонить в Ленинград и
поздравить с Новым годом свою любимую детдомовскую воспитательницу. Заодно
он попросил у нее домашний адрес ее неуловимого родственника академика
Невеселова, которому Владик из армии отправил письмо в Академию наук, но
не получил ответа.
Мой адрес по тем временам составлял военную тайну, но и Владику и мне
повезло: я как раз находился в Ленинграде и перевязывал оставшиеся в живых
блокадные книги жены, чтобы забрать их с собой в Кузьминки. В этот момент
сестра жены сообщила, что со мной желает говорить ее лучший воспитанник -
"тот самый, Бессмертный, помнишь, я тебе о нем рассказывала", который
летом срезался на химическом факультете, потому что, кроме гениального
знания химии, никаких других способностей не обнаружил.
Я боязливо взял трубку, и Владик, заикаясь от смущения, принялся
излагать все, что он думает о небольшом отклонении графика
постоянной-дельта в моей теории слабого сигма-взаимодействия. Я ничего не
мог разобрать, пока он прямым текстом не выдал по телефону формулу
компоненты-зет, которую моя лаборатория безуспешно искала более полугода.
Я усмотрел в этом новогоднем звонке самую настоящую дьявольщину - после
полугодичной бессонницы мне надо было сбежать из Кузьминок в Ленинград,
чтобы в виде новогоднего подарка услышать от какого-то бессмертного салаги
с Финского залива простое и абсолютное решение проблемы!
Я тут же приказал Владику заткнуться! Враг подслушивает!
Я тут же приказал: сейчас же, ночью, немедленно прибыть в Ленинград
на квартиру учительницы!
Конечно, я не сообразил, что для молодого воина подобные передвижения
в пространстве-времени весьма затруднительны. Конечно, мне надо было
самому приехать к нему в воинскую часть на своем "ЗИМе"...
Дальнейшие события развивались стремительно. Перепуганный от счастья
Владик бросился за увольнительной к отцам-командирам, но в новогоднюю ночь
никого из них не обнаружил, кроме сундука-старшины, заставившего Владика
мыть полы в штабе. Владик упал старшине в ноги и доложил, что
отечественная наука понесет невосполнимую утрату, если он, рядовой
Бессмертный, не встретится завтра утром с академиком Невеселовым.
К счастью, старшина оказался хомо сапиенсом сапиенсом. Он ответил:
- Вот что, Кащей Бессмертный... Мне так не нравится твоя фамилия, и
подтянуться на перекладине ты ни разу, а выдать тебе увольнительную за сто
километров от части я не имею права. Но я закрою глаза на твою самоволку.
Если все обойдется, помоешь два раза полы в казарме. Рискни для науки. Но
помни, что в Питере есть две гауптвахты. На первой висит мемориальная
доска: "Здесь сидел великий русский поэт Михаил Юрьевич Лермонтов", на
второй: "Здесь сидел великий советский летчик Валерий Павлович Чкалов".
Если нарвешься на патруль, то судить тебя будут как дезертира, и пусть эти
надписи тебя утешат. Рискнешь? Орел! По Питеру ходи переулками, на Невском
не появляйся, а пива - ни-ни! Я дал бы тебе переодеться в цивильное, да у
самого нету.
Владик выслушал наставления старшины, перемахнул через забор и на
первом же продуваемом товарняке прибыл на Балтийский вокзал. Стояла
середина двадцатого века. Патрули и трамваи еще спали в эту новогоднюю
рань. Полуобмороженный Владик пешком добрался до улицы Победы, поднял меня
с постели, и мы три часа беседовали на кухне о состоянии дел в химической
науке. Сестра кормила его тушенкой, а я отпаивал чаем из серебряного
подстаканника; Владик же ни словом не обмолвился о своих намечающихся
особых отношениях с великим русским поэтом и великим советским летчиком, и
поэтому я не догадался отвезти его на "ЗИМе" в воинскую часть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55