Поняла?
– Нет, отче, не поняла.
– Фу, дура какая! – загорячился Сысой. – Я тебе русским языком толкую: лотерейный билет, поняла? Может, для того тебя Господь от туберкулёза и спасал, чтобы ты ребёнка родила – такого необыкновенного, какого прежде ещё не бывало. Может, от твоего ребёнка весь Божий мир лучше станет! А у тебя лотерейных билетов целых четыре, и на каждый ты можешь Грин-карту выиграть – да не в какую-то там Америку, а в рай!
– За детей-то? – усомнилась паломница. – Да мой старший в тюрьме сидит, по третьему разу. Сашка, второй, учиться не захотел, в армии сейчас. Дурень дурнем. А дочки-близняшки, Олька и Ирка? Тринадцать лет, а уж размалёванные ходят, по подвалам шляются. Глаза б мои на них на всех не смотрели.
Старец засмеялся:
– Что размалёванные – ничего. Это им любви хочется. Что тут плохого? И что Сашка твой дурень, тоже ничего. Может, поумнеет ещё, да и не в уме главное. И на старшем крест не ставь. У Господа Бога чудес много, иному человеку и в тюрьме свет засияет. Ты вот что, Наталья Волосюк, ты ко мне приходи через десять лет. Расскажешь, как у твоих детей всё сложится. Тогда и о смысле жизни поговорим. Запиши её, Кеша, на 15 ноября 2011 года.
Раздалось быстрое щёлканье клавиш, и Фандорин, не поверив ушам, заглянул в открытую дверь. Неужто компьютер?
Так и есть: в углу кельи стрекотал на клавиатуре молодой парень в чёрной рясе. Старец и ею собеседница сидели у стола, между ними мигал красным огонёчком диктофон. На женщину Ника толком и не взглянул – его интересовал старец. Компаньон отпустил пышную получерную-полуседую бороду, вместо итальянского костюма на нем была чёрная хламида, но этим метаморфоза, пожалуй, и исчерпывалась. Обильная плоть былого чревоугодника нисколько не иссохла – поди все те же 125 килограммов, да и живые чёрные глаза блестели точно так же.
– Ва, Николай Александрович! – воскликнул старец, не удивлённо, а обрадованно. – Какой молодец! Я за вас, безбожника, молился, а что приедете – и не надеялся.
– Так я через десять лет зайду, отче? – спросила паломница, поднимаясь.
Нагнувшись, чмокнула отшельника в мясистую руку и ретировалась.
– Ты знаешь, кто это, Иннокентий? – обратился старец к своему помощнику. – Это человек, который однажды дал мне правильный совет, после чего я сделал первый шаг в правильном направлении. Дорога в десять тысяч ли начинается с одного шага – это в Китае так говорят. Знаешь, что такое «ли»?
– Знаю, отче, – ответил ровным голосом очкастый Иннокентий. – Мера длины, равная четырём километрам.
– Всего получается сорок тысяч километров, то есть длина экватора, а стало быть что? Правильно, бесконечность, – назидательно сказал Сысой. – Вот какой бесценный совет дал мне мой друг Николай Александрович Фандорин.
Келейник бросил на Нику благоговейный взгляд и низко поклонился.
Момент был идеальный для того, чтобы завести разговор о деле, но тут в дверь заглянул седовласый скептик.
– Минуточку! Почему этот милиционер пролез без очереди?
Пришлось выйти. Оно и к лучшему: Николас был записан последним перед обеденным перерывом, так что обойдётся без посторонних ушей.
Сидел на скамье, ждал, против воли прислушиваясь к разговору.
– Святой отец, у меня беда, – рассказывала женщина жалобно. – Ужасная болезнь, современная медицина бессильна. Болезнь Альцгеймера, слышали? Попросту говоря, старческое слабоумие.
– Знаю, знаю, – прогудел Сысой. – Как у Рональда Рейгана.
– У кого? – удивилась паломница. Муж нервным голосом подсказал:
– Бывший американский президент. Ну, голливудский актёр. Помнишь, он в Москву приезжал, мы на приём ходили. Ты ещё платье его жены всё разглядывала.
– Нет, забыла…
Последовала пауза, прерываемая сморканием и всхлипами.
– Ой, – вдруг всполошилась женщина. – Извините, отче, я забыла серьги снять! Сюда ведь с бриллиантами наверное нельзя, тут святое место! Сейчас, сейчас сниму!
– Пустяки, – успокоил её Сысой. – Не такие бриллианты, чтобы от них святости была помеха. Каратика полтора? Нестрашно. Ты, раба Божья, дело говори, а то у меня обед скоро. Плоть нам от Бога дана, её беречь нужно.
– Спасите меня, отче! Мы все медицинские средства перепробовали! Я по три часа в день кладу эти… ну, перед иконой! Жертвую деньги, много. Уговорила вот мужа, чтобы к вам привёз. Про вас чудеса рассказывают! Мне всего шестьдесят лет, отче…
– Шестьдесят четыре, ты забыла, – поправил муж.
– Да-да, извините, шестьдесят четыре! Наследственность плохая – с матерью было то же самое. Её последние годы были чудовищны! Она пела детские песенки, по телевизору смотрела только мультфильмы про Чебурашку и Винни-Пуха. Я не хочу превращаться в идиотку! Лучше руки на себя наложу, чем буду, как мать!
Фандорин слушал жалобы несчастной и по профессиональной привычке думал, что бы ей посоветовать. Не так-то это было просто, а Сысой вот нисколько не затруднился.
– Руки на себя накладывать нельзя – это грех, – строго сказал он. – Даже и не думай. Жизнь для того Богом и дана, чтобы прожить её всю, до старости, какая уж кому досталась. А болезнь Альцгеймера – это особенная милость от Господа. В младенчестве у человека душа постепенно просыпается, к телу привыкает, а в старости, наоборот, отвыкает от плоти, ко сну готовится. Да к какому сну-то – который и есть истинное пробуждение. Смотри, как твоей матери повезло. Она и не заметила, как от этой жизни к следующей перешла. И с тобой то же будет. Так что участь твоя лёгкая, завидная. Чем плохо – мультики смотреть? Вот кому тяжело будет, так это близким твоим, кто тебя любит.
Раздались быстрые шаги. Из кельи вышел седовласый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12