Да
я тебя... -- У меня перехватило дыхание, и я захрипел. -- В
карцер! На пять суток! -- Внезапно проснувшийся во мне генерал
разбушевался. Ему осмеливались противоречить. В такие минуты он
был готов весь мир загнать в дисбат.
Зибелла немного перетрусил, но все-таки ясно дал понять, что
должность фокстерьера для него просто оскорбление.
Я почесал нос и слегка успокоился. В чем-то горностай был прав.
-- Может должность сыскного добермана?
Нет, тоже мало.
-- Тогда сторожевой овчарки?
Это было уже лучше, но по-прежнему недостаточно.
Я крепко задумался. Привередливость горностая можно понять, но
что делать мне, если в моем распоряжении только должности
разнообразных собак? В армии не предусмотрены подразделения
горностаев, кошек, медведей и прочего зверья. Это фараон Рамзес
мог позволить себе львов содержать. А у нас не Древний Египет,
у нас КГБ.
К счастью, отыскался еще один вариант.
-- Зачисляю тебя личным телохранителем в должности мраморного
дога.
Зибелла прикинул размеры собачки, которую я ему предложил
изображать, и сменил гнев на милость. Вообще-то мне урок.
Следует сделать штатное расписание более гибким! Но каков
нахал! Он определенно стал забываться, следовало бы поставить
его на место.
-- Работать все равно будешь крысоловом, -- предупредил я. На
это горностай согласился. -- Отлично. С этим вопросом покончили,
теперь займемся другим. Где у нас молоко?
Поставив блюдце перед печкой, мы с горностаем затаились, даже
дышать старались пореже. Ерофей свой парень, но только если вы
его уже заметили. До того он будет старательно прятаться. Я
полагаю, что он просто страдает гипертрофированной
мнительностью. Лапоть мол, сермяга, деревня неотесанная,
пережиток... Лапти у него и вправду имелись. Один мой знакомый
журналист прислал из Кельна, Ерофею как раз впору пришлись, я и
отдал.
Много времени прошло, прежде чем под печью послышалось шуршание,
и зажглись два зеленых огонька. С непривычки многие
пугаются, увидев в темноте глаза домового, что Ерофея смущает
еще больше. Зибелла осторожно толкнул меня лапкой. Не прокарауль.
Я прижал палец к губам.
Томительно тянулись минуты. Наконец под печкой раздалось
старческое кряхтение и покашливание. Ерофей любит пококетничать
возрастом. Четыреста лет, не шутка. Но сам, между прочим, до сих
пор зайца на бегу ловит. Он еще долго вздыхал и ворочался прежде
чем рискнул выползти наружу. Первым высунулся остренький носик,
потом возникла шкиперская бородка -- Ерофей однажды прочитал
"Петра Первого" и принялся усиленно догонять запад.
Зорко осмотревшись, домовой,наконец выполз наружу. Он смотрелся
довольно комично в детском джинсовом костюмчике и лаптях.
Основания бояться насмешек он создавал себе сам.
Ерофей долго принюхивался к молоку, подозревая, как обычно,
какое-то коварство, чесал в затылке, думал. Но решился -- поднял
блюдце, осторожно подул на молоко, словно оно было горячим,
вытянул губы трубочкой...
Я толкнул пальцем Зибеллу, и тот тенью скользнул с лавки на пол.
Выждав немного, я внушительно кашлянул. Ерофей переполошился,
уронил блюдце, облился молоком и кинулся обратно под печку, но
дорогу ему уже отрезал горностай. Ерофей пискнул от испуга, но
потом узнал Зибеллу и неприветливо бросил:
-- Это опять вы, -- и принялся огорченно рассматривать мокрые
штанишки.
-- Мы, Ерофеюшка, -- льстиво подтвердил я.
-- Зачем припожаловали?
-- Есть интересное дело для тебя.
-- Какое? -- Ерофей был непреклонен в своем раздражении и явно
намеревался поскорее удрать.
-- Только ты и можешь выручить.
Зибелла неистово закивал, я даже испугался, что у него голова
отвалится. Горностай всем видом показывал: только на
домового и надежда. Ерофей вздохнул.
-- Говори.
-- Нужно вывести дух поганый из дома.
-- Что, своего домового там нет, что ли? Куда смотрит,
лежебока? Распустились, обленились... Ох, и молодежь...
-- Да нет там никого, Ерофеюшка. Только что построили.
Ерофей неодобрительно поцокал языком.
-- Ну и бестолковый же нынче народ пошел. Избу рубят --
серебряный рубль под угол не кладут. Того не ведают, скупердяи
несчастные, что стократно за свою жадность заплатят. В горницу
кошку-муренку вперед себя не пускают. Откуда же счастье в доме
возьмется? Домового хозяйство стеречь не зовут. Несерьезные
люди.
-- Вот-вот, -- радостно подхватил я. -- А нечисть-то и рада,
пользуется глупостью человеческой. Людям пакости строит. До
смерти убивать начала.
-- Даже? -- равнодушно заметил Ерофей. -- Значит они сами
виноваты. К правильному человеку никакая пакость не пристает. Вот
тебе беси лукавые не досаждают. А то забыли дедич и отчич своих,
корни подрубили, над древним надсмехаются...
Терпеть не могу, когда Ерофея вдруг заносит на смесь русского и
нижегородского. Может ведь говорить по-человечески, но вдруг
начинает капризничать. Приходится умасливать, куда денешься,
если действительно нужен? Но кончим, там я поговорю с ним иначе.
-- Ошибаешься, Ерофеюшка. Хорошие это люди, только темные. Так
это не вина их, а беда. Да и нечисть уж больно скверная.
Специально подобранная, нарочно засланная.
-- Нет, не ошибаюсь, -- уперся Ерофей. -- Вот, на приятеля
своего посмотри. Тоже готов от своего рода-племени отказаться, к
чужим примазаться.
Зибелла, естественно, оскорбился.
-- А ведь меня тоже обидеть хотели, -- вскользь заметил я.
-- Тебя? -- Раздражение Ерофея начало переключаться на других.
-- Убить даже норовили.
-- Ка-ак?
-- Да, всякие заморские бэнши и тролли.
-- Так что же ты сразу не сказал?!
-- Опасался, что ты не захочешь мне помочь чужеземных супостатов
одолеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42