– Родион Мефодиевич пишет? – спросил Володя.
– В воскресенье письмо было, – ответила Варвара и с бюрократизма перескочила на сообщение о том, что, возможно, у нее будут два билета на спектакль Художественного театра «Дядя Ваня». – Они уже приехали, – говорила Варвара, – остановились все в Московской гостинице. Зинка Крюкова двоих видела. Кого точно – не поняла, но, может быть, товарища Качалова и товарища Ливанова. Оба в шубах. Ты опять о чем-то думаешь?
– Все-таки в вашем увлечении театром есть нечто психопатическое, – сказал Володя. – Да и если говорить серьезно, Варвара, кому нужно это искусство? Бестолочь, трата времени, бессмысленное расходование нервных клеток, чистейший идиотизм.
Они опять немножко поссорились, но все-таки не совсем. В это воскресенье Варвара увидела в Володе то, чего еще не понимали в нем взрослые, умные, образованные люди: она поняла Володину незаурядность. И с радостным изумлением вошла в его закуток, в котором не была столько времени, села на колченогий стул и, слегка раскрыв рот, стала слушать Володины мысли о Пастере и Кохе, о Павлове и Мечникове, о Пирогове и Захарьине, о возможности борьбы со злокачественными опухолями и, конечно же, об искусственном белке. Обедать она осталась тоже у Володи и за супом сказала:
– Знаешь, Володька, я укачалась.
– Это как? – спросил он.
– Ты ведь часа три рассказываешь без передышки.
– Ага! – не без злорадства заметила тетка Аглая. – Тебе хорошо, а мне каково? Приедешь с работы, голова как котел, усталая, замученная, а он про свои бактерии.
На «Дядю Ваню» Володя все-таки пошел. Гастроли Художественного театра до того взбудоражили весь город, что к зданию нового Дома культуры невозможно было протолкаться. Люди с искаженными лицами хриплыми голосами уже на Коммунистической просили лишний билет. Особенно жалко было какого-то пожилого военного, который в отчаянии сказал, что «просит» не для себя, а для дочки.
– Массовый психоз! – сказал Володя. – Об этом кое-что написано у знаменитого Крепелина.
Варвара терпеливо вздохнула: «Крепелин так Крепелин».
Билеты у них были хорошие – первый ряд балкона. Володя купил программку и с видом превосходства стал оглядывать партер и битком набитые ложи.
Но вот с едва слышным шуршанием раздвинулся занавес, и началось чудо. Какое, казалось, было дело сыну летчика Устименки до всего того, что происходило с Соней, с дядей Ваней, с доктором Астровым и другими людьми, пришедшими из другого времени, из мира, который не знали ни Варя, ни Володя, ни их отцы, ни даже их деды? И чего только не делал Володя, чтобы не осрамиться перед Варварой? Он и считал до десяти, и до боли сжимал зубы, и старался думать о постороннем – проклятые, глупые, бессмысленные слезы капали и капали с его носа, и одна даже упала на Варину руку, когда та потянулась за программой. А в последнем акте Володя совсем развалился: он и не считал больше, и не скрипел зубами, он весь подался вперед и зло глядел на человеческие страдания, давая себе какие-то клятвы, стискивая потные ладони и смахивая все время вскипающие слезы...
Уже все совсем кончалось, когда рядом тихо взвизгнула и стала что-то пришепетывать обморочным голосом пожилая женщина в шуршащем шелковом платье. Володя цыкнул на нее, но она не успокоилась и начала подниматься. На нее зашикали, она взвизгнула. К счастью, спектакль кончился. Сквозь пелену слез Володя увидел зеленое лицо своей соседки, ее перекошенный рот, готовый к пронзительному, на весь зал воплю.
– Мыши! Мыши! Мыши! – шуршала другая женщина в зеленом.
– И что особенного! – сказал Володя, снимая с колен соседки свою ручную белую, мышь. – И что страшного? Я ее нынче почти что и не кормил. Соскучилась, вылезла.
Все-таки его препроводили в пикет милиции. Искусство не размягчило сердца Володиных соседей по первому ряду балкона Дома культуры. Поревев на «Дяде Ване», они железными голосами талдычили пожилому милиционеру насчет злонамеренного хулиганства со стороны этого юноши. А милиционер писал протокол. Варя сидела в углу комнаты на стуле и подмигивала Володе. Ей казалось, что она в чем-то виновата.
Когда жалобщики ушли, милиционер спросил:
– А где ваш мышь?
– Вот! – сказал Володя.
– Ишь! Белый! – удивился милиционер.
– У меня их много, – сообщил Володя. Для опытов. Но, знаете, привык, жалко. Они умные, а эта ручная. Возьмите-ка!
Милиционер подержал мышь на своей бурой ладони, поинтересовался, чем Володя кормит их, своих мышей, – и отпустил с миром.
– Спасибо, товарищ начальник! – сказала Варвара. – А то, знаете, все настроение сорвалось. Такой спектакль впечатляющий – и вот, здравствуйте, берут и ведут в милицию.
Пока Варвара говорила, усатый милиционер всматривался в нее твердым и неласковым взглядом, потом спросил:
– Отчего это, девушка, ваша личность мне как будто знакомая?
– А драка была, помните? – сказала Варя.
– Я все драки не могу запомнить, – сказал милиционер, – У меня должность такая...
– Ну, на катке на вашем была драка вчера. Только вчера. Не могли вы вчерашнюю драку забыть.
И она, слегка зардевшись, рассказала, как давеча на катке подрались мальчишки, как их никто не попытался разнять, а она сунулась, и ей тоже попало. Но она не испугалась, а полезла еще и начала визжать, на ее крики подоспела помощь...
– Так-так, – служебным голосом произнес милиционер. – Степанова вам фамилия. Степанова Варвара. Ну что ж, идите...
На улице Варвара заговорила о театре. По ее мнению, песенка Московского Художественного театра была уже спета. Но и Всеволод Мейерхольд сдавал кое-какие позиции. Например, «Дама с камелиями» вовсе не то, чем был «Последний решительный».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19