Он думал теперь о Варе без ревности, без обиды. Все пере
горело и ушло. Было в ней тогда обаяние юности, было его одиночество в Сиби
ри, ее приписки к маминым письмам, ни от кого он больше писем не получал, и п
отому ожидание свободы связывалось именно с ней, Варя была для него его М
осквой, его Арбатом, его будущим. Все придумал, все сочинил. И все же рана бо
лит, когда к ней прикасаешься. И он старался меньше вспоминать о Варе. Но о
днажды, разговаривая с мамой по телефону, спросил, кто у нее бывает. Он не с
обирался задавать этого вопроса, но ему захотелось вдруг услышать Варин
о имя.
Ч Кто бывает? Ч переспросила мама. Ч Варя заходит, иногда приезжают се
стры. А что?
Ч Ничего, Ч ответил он, Ч просто хотелось представить себе, как ты живе
шь.
Значит, Варя заходит. Это сообщение обрадовало его. Хотя, если разобратьс
я, ни о чем оно не говорило. Хотел услышать Варино имя и услышал. И точка.

4

После первой поездки Шарока в Париж последовала вторая, а потом его там о
ставили с добытым в Испании паспортом русского эмигранта Юрия Александ
ровича Привалова. Удача была в совпадении имен: и его, и покойного звали од
инаково Ч Юрий. Легенда была хорошо проработана. Мальчиком очутился в э
миграции, в Шанхае, родители умерли, перебрался в Париж, работает в реклам
ной фирме, хозяин Ч француз. В России, в Нальчике, остались дальние родств
енники, с ними, естественно, связи не поддерживает, да и живы ли они, не знае
т. «Крыша» хотя и не дипломатическая, но надежная. Шпигельглас доверил ем
у связь с двумя агентами Ч генералом Скоблиным («Фермер») и Третьяковым (
«Иванов»). С «Фермером» Шарок уже встречался раньше, вместе со Шпигельгл
асом, когда готовили дело Тухачевского, а досье Третьякова Ч «Иванова»
изучил в Париже.
Сергей Николаевич Третьяков, до революции крупный российский промышле
нник, в 1917 году министр Временного правительства, затем министр в правите
льстве Колчака, завербованный в 1930 году за 200 долларов в месяц, обладал хоро
шей репутацией среди эмигрантов. Но главная его ценность как агента закл
ючалась в следующем: в доме Третьякова (улица Колизе, 29) на первом этаже раз
мещался штаб РОВСа, Российского общевоинского союза, семья Третьякова ж
ила на третьем этаже, а сам он Ч на втором, как раз над кабинетом руководи
теля РОВСа генерала Миллера. В потолке кабинета установили подслушиваю
щее устройство, Третьяков сидел весь день дома со слуховым аппаратом, за
писывал, записи передавал Шароку. Таким образом, советская разведка имел
а доступ к самой секретной информации о белогвардейской эмиграции.
И встречаться с Третьяковым было приятнее, чем со Скоблиным. Скоблин дер
жался высокомерно, да и встречи с ним были опасны: эмигранты подозревали
его в сотрудничестве с НКВД, за ним могли следить, приходилось часто меня
ть время и место свиданий. Третьяков был вне подозрений, они встречались
по средам около пяти в кафе «Генрих IV» на углу Плас де ла Бастиль и бульвар
а Генрих IV, сидели в небольшом полупустом в этот час зале, о деле
никогда не говорили, клали на стол принесенные с собой журналы, Третьяко
в уходил с журналом Шарока, Шарок с журналом Третьякова, в нем лежали текс
ты подслушанных разговоров.
В свое время Шпигельглас предупреждал:
Ч Третьяков разочаровался в эмиграции, но выдает не всю информацию, как
ой обладает. Вам следует все время выказывать недовольство, требуя больш
его. Он работает исключительно ради денег и будет у вас всячески их клянч
ить и вымогать. Не поддавайтесь. Двести долларов в месяц Ч ни цента больш
е. Будет плохо работать, давайте по сто, остальные Ч когда выдаст что-ниб
удь дельное. Расписка обязательна. Особенно остерегайтесь его экскурсо
в в прошлое, он любит вспоминать старину и заболтает вас.
Однако Шарок был доволен Третьяковым. В отличие от коротких, отрывистых
и не всегда существенных сообщений Скоблина информации Третьякова был
и обстоятельны и значительны. Высокий, красивый, вальяжный русский барин
мелкими глотками потягивал кофе, пускаясь в рассуждения о дореволюцион
ной России, о старой Москве. Шарок вопреки совету Шпигельгласа не прерыв
ал Третьякова. Почему не послушать? Но в то же время, наблюдая за стариком,
делал свои выводы: переменчив в настроениях. Блаженная улыбка так же лег
ко сходила с его лица, как и появлялась, он хмурился, багровел, принимался
ругать эмиграцию:
Ч В смысле борьбы с Советами потеряла всякое значение, грызутся друг с д
ругом. Иностранные державы перестали делать на нее ставку. На покойников
, как известно, ставки не делают.
Шарок отводил на встречи с Третьяковым минут сорок, не подозревая, что ск
оро ему придется провести с ним почти двое суток, не расставаясь ни на мин
уту Случилось это во время похищения Миллера. Миллер знал, какую роль сыг
рал Скоблин в деле Тухачевского и других советских военачальников. Имен
но поэтому Шпигельглас считал его нежелательным свидетелем и вместе со
Скоблиным подготовил акцию похищения, назначив ее на 22 сентября. На этой о
перации Скоблин и провалился.
Перед уходом из штаба генерал Миллер оставил запечатанный конверт с при
казанием вскрыть его в том случае, если к вечеру он, Миллер, не вернется.
Миллер не вернулся, конверт вскрыли, в нем лежала записка:
«Сегодня в 12 часов 30 минут у меня назначена встреча с генералом Скоблиным
на углу улиц Jasmin и Raffet. Он должен отвезти меня на рандеву с двумя немецкими оф
ицерами: полковником Штроманом и сотрудником здешнего германского пос
ольства Вернером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23