ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Это, кажется, человек очень низкого происхождения и грубого нрава».[4]
В историографии принято считать пленницу из Мариенбурга Мартой Скавронской.[5] На первый взгляд для этого имеются веские основания: сама Екатерина указом от 5 января 1727 года пожаловала двум братьям Скавронским графское достоинство, тем самым признав их своими братьями.
Однако еще Н. А. Белозерская в 1902 году обратила внимание на некоторые обстоятельства, позволяющие усомниться в бесспорности такого утверждения. Во-первых, возникает вопрос: почему Петр I в своем завещании 1708 года назвал Екатерину не Скавронской, а Василевской? Кстати, под этой фамилией Екатерина упоминается и в донесении П. Бестужева в 1715 году. Во-вторых, немало вопросов вызывает отношение Екатерины к Христине Гендриковой (до замужества Скавронской или Сковоронской) – той самой женщине, которая в 1721 году объявила себя сестрой императрицы. Почему Екатерина, наградив ее двадцатью червонными, в течение нескольких лет не проявляла к ней никакого интереса, пока та сама не напомнила о своем существовании? В ответ на это напоминание Екатерина повелела «содержать упомянутую женщину и семейство ее в скромном месте, дать им нарочитое пропитание и одежду и приставить к ним поверенную особу, которая могла бы их удерживать от пустых рассказов».[6]
Если бы рижский генерал-губернатор А. И. Репнин был уверен, что Христина действительно является родственницей императрицы, вряд ли бы он назвал семью Гендриковых людьми «глупыми и пьяными» и рекомендовал, чтобы «от них больше врак не было», «взять оную женщину с фамилиею в Русь и содержать в таком месте, где про них не знают».
Екатерина, однако, велела кабинет-секретарю отправить в Ригу курьера «для некоторого важного дела», под которым подразумевалась доставка в столицу всего семейства Скавронских-Гендриковых. Но означало ли это признание ее своей сестрой?
Возникают и другие вопросы, на которые историки не могут дать ответа. Например, как случилось, что Марта попала в сиротский дом, откуда ее взял в услужение пастор Глюк, а ее родные братья оказались крестьянами? И почему к расспросам о родственниках царицы не был подключен пастор Глюк, который, несомненно, мог располагать достоверными сведениями на этот счет? (Попавший в Россию после взятия Мариенбурга, пастор Глюк поселился в Москве, где создал по поручению Петра первую в России гимназию.) Вызывает недоумение и тот факт, что Екатерина так и не возвела в графское достоинство Христину Гендрикову, которая первой объявила себя ее сестрой, оставив это своей дочери Елизавете.
Острословы говорят, что есть такие вопросы, на которые не может дать ответ целая дюжина мудрецов. Но историк должен опираться на достоверные факты. Фактом же является лишь то, что сами Скавронские объявили себя родственниками Екатерины, и Екатерина признала это. Но одного такого признания недостаточно. На наш взгляд, вопрос о родословии Екатерины Алексеевны требует все же дополнительных разысканий.
* * *
Во взаимоотношениях Петра и Екатерины нетрудно выделить два периода. Первый падает на то время, когда Екатерина была любовницей царя. Этот период продолжался до 6 марта 1711 года, когда Петр перед отправлением в Прутский поход тайно обвенчался с Екатериной и нарек ее своей законной супругой. С этого времени положение Екатерины заметно меняется, что отчетливо прослеживается в переписке царя и его возлюбленной.
Здесь уместно отметить, что Екатерина Алексеевна до конца своих дней оставалась неграмотной. Поэтому из содержания ее писем невозможно вычленить ее собственные слова, мысли и чувства, растворяющиеся в казенных фразах тех грамотеев, которые от ее имени сочиняли царю «цидулки» (как в то время называли письма). Эти «цидулки» просто несопоставимы с письмами к супруге самого Петра, которые поражают непосредственностью, оригинальностью и страстностью – как будто их автор не умудренный опытом мужчина, а юноша, только что безумно влюбившийся в приглянувшуюся ему девицу. Письма царя передают всю гамму охватывавших его чувств: внимательность, предупредительность, заботливость. Чувства эти выражались не столько в не отличавшихся щедростью подарках, сколько в трогательной заботе о безопасности Екатерины, о максимуме удобств, которые его стараниями предоставлялись ей во время поездок, в нетерпеливом ожидании свиданий.
На первых порах Екатерина вполне устраивала Петра в качестве наложницы, обладавшей богатырским здоровьем (ухудшится оно много позже), готовой без труда переносить изнурительную походную жизнь, лишенную всякого комфорта, и по его первому зову преодолевать многие сотни верст, чтобы поскорее ублажить любовника. Екатерина отличалась незаурядной физической силой, что тоже было полезно в условиях бездорожья. Камер-юнкер Берхгольц описал в своем дневнике эпизод, демонстрирующий физическое превосходство Екатерины над мужчинами: во время свадебных торжеств сына канцлера Головкина и дочери князя-папы Ромодановского в апреле 1722 года Петр в качестве свадебного маршала поднимал в руках тяжелый жезл. Своему денщику Бутурлину он приказал поднять жезл и удерживать его на вытянутой руке за один конец. Тот, как ни старался, сделать этого не мог. «Тогда его величество, зная, как сильна рука у императрицы, подал ей через стол жезл. Она привстала и с необыкновенной ловкостью несколько раз подняла его над столом прямою рукою, что всех нас немало удивило».[7] По словам Вильбуа, в отличие от большинства женщин, Екатерина любила звон оружия, великолепно ездила верхом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
В историографии принято считать пленницу из Мариенбурга Мартой Скавронской.[5] На первый взгляд для этого имеются веские основания: сама Екатерина указом от 5 января 1727 года пожаловала двум братьям Скавронским графское достоинство, тем самым признав их своими братьями.
Однако еще Н. А. Белозерская в 1902 году обратила внимание на некоторые обстоятельства, позволяющие усомниться в бесспорности такого утверждения. Во-первых, возникает вопрос: почему Петр I в своем завещании 1708 года назвал Екатерину не Скавронской, а Василевской? Кстати, под этой фамилией Екатерина упоминается и в донесении П. Бестужева в 1715 году. Во-вторых, немало вопросов вызывает отношение Екатерины к Христине Гендриковой (до замужества Скавронской или Сковоронской) – той самой женщине, которая в 1721 году объявила себя сестрой императрицы. Почему Екатерина, наградив ее двадцатью червонными, в течение нескольких лет не проявляла к ней никакого интереса, пока та сама не напомнила о своем существовании? В ответ на это напоминание Екатерина повелела «содержать упомянутую женщину и семейство ее в скромном месте, дать им нарочитое пропитание и одежду и приставить к ним поверенную особу, которая могла бы их удерживать от пустых рассказов».[6]
Если бы рижский генерал-губернатор А. И. Репнин был уверен, что Христина действительно является родственницей императрицы, вряд ли бы он назвал семью Гендриковых людьми «глупыми и пьяными» и рекомендовал, чтобы «от них больше врак не было», «взять оную женщину с фамилиею в Русь и содержать в таком месте, где про них не знают».
Екатерина, однако, велела кабинет-секретарю отправить в Ригу курьера «для некоторого важного дела», под которым подразумевалась доставка в столицу всего семейства Скавронских-Гендриковых. Но означало ли это признание ее своей сестрой?
Возникают и другие вопросы, на которые историки не могут дать ответа. Например, как случилось, что Марта попала в сиротский дом, откуда ее взял в услужение пастор Глюк, а ее родные братья оказались крестьянами? И почему к расспросам о родственниках царицы не был подключен пастор Глюк, который, несомненно, мог располагать достоверными сведениями на этот счет? (Попавший в Россию после взятия Мариенбурга, пастор Глюк поселился в Москве, где создал по поручению Петра первую в России гимназию.) Вызывает недоумение и тот факт, что Екатерина так и не возвела в графское достоинство Христину Гендрикову, которая первой объявила себя ее сестрой, оставив это своей дочери Елизавете.
Острословы говорят, что есть такие вопросы, на которые не может дать ответ целая дюжина мудрецов. Но историк должен опираться на достоверные факты. Фактом же является лишь то, что сами Скавронские объявили себя родственниками Екатерины, и Екатерина признала это. Но одного такого признания недостаточно. На наш взгляд, вопрос о родословии Екатерины Алексеевны требует все же дополнительных разысканий.
* * *
Во взаимоотношениях Петра и Екатерины нетрудно выделить два периода. Первый падает на то время, когда Екатерина была любовницей царя. Этот период продолжался до 6 марта 1711 года, когда Петр перед отправлением в Прутский поход тайно обвенчался с Екатериной и нарек ее своей законной супругой. С этого времени положение Екатерины заметно меняется, что отчетливо прослеживается в переписке царя и его возлюбленной.
Здесь уместно отметить, что Екатерина Алексеевна до конца своих дней оставалась неграмотной. Поэтому из содержания ее писем невозможно вычленить ее собственные слова, мысли и чувства, растворяющиеся в казенных фразах тех грамотеев, которые от ее имени сочиняли царю «цидулки» (как в то время называли письма). Эти «цидулки» просто несопоставимы с письмами к супруге самого Петра, которые поражают непосредственностью, оригинальностью и страстностью – как будто их автор не умудренный опытом мужчина, а юноша, только что безумно влюбившийся в приглянувшуюся ему девицу. Письма царя передают всю гамму охватывавших его чувств: внимательность, предупредительность, заботливость. Чувства эти выражались не столько в не отличавшихся щедростью подарках, сколько в трогательной заботе о безопасности Екатерины, о максимуме удобств, которые его стараниями предоставлялись ей во время поездок, в нетерпеливом ожидании свиданий.
На первых порах Екатерина вполне устраивала Петра в качестве наложницы, обладавшей богатырским здоровьем (ухудшится оно много позже), готовой без труда переносить изнурительную походную жизнь, лишенную всякого комфорта, и по его первому зову преодолевать многие сотни верст, чтобы поскорее ублажить любовника. Екатерина отличалась незаурядной физической силой, что тоже было полезно в условиях бездорожья. Камер-юнкер Берхгольц описал в своем дневнике эпизод, демонстрирующий физическое превосходство Екатерины над мужчинами: во время свадебных торжеств сына канцлера Головкина и дочери князя-папы Ромодановского в апреле 1722 года Петр в качестве свадебного маршала поднимал в руках тяжелый жезл. Своему денщику Бутурлину он приказал поднять жезл и удерживать его на вытянутой руке за один конец. Тот, как ни старался, сделать этого не мог. «Тогда его величество, зная, как сильна рука у императрицы, подал ей через стол жезл. Она привстала и с необыкновенной ловкостью несколько раз подняла его над столом прямою рукою, что всех нас немало удивило».[7] По словам Вильбуа, в отличие от большинства женщин, Екатерина любила звон оружия, великолепно ездила верхом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15