..
Я ищу нужный мне адрес и обнаруживаю милый коттедж с видом на морской
простор. Не успеваю дойти до калитки, как из нее выходит молодая пара,
экипированная для морской прогулки. В девушке невозможно не узнать
утопленницы, какой она, возможно, была двадцать лет назад. Я уверенно
догоняю их.
Равнодушие, с каким восприняты мои объяснения, шокирует меня.
- Лучше бы ей утонуть, - грустно говорит Людмила.
- Пожалуй, - спокойно соглашается с ней ее друг Валера.
Меня приглашают присоединиться к прогулке, и я почему-то соглашаюсь.
Впрочем, не почему-то. Мне очень нравится дочь самоубийцы, ее красота
трагична, или мне это вообразилось, по сочетание глаз небесного цвета с
профилем почти римским, почти идеальным, будто созданным для скульптора и
неспособным к беспечной улыбке, а улыбка эта вдруг возникает и преобразует
лицо в новое сочетание античности и дня самого сегодняшнего, и я ловлю
себя на сострадании, коим буквально захлестнуты мои глаза, я убегаю
взглядом в сторону, чтобы сохранить спокойствие души и трезвость сознания.
А трезвость нужна, ведь передо мной прекрасное чудовище, разве не
чудовищно желать смерти собственной матери. Передо мной поколение,
которого я совсем не знаю, и дело не в том, что не каждый способен
произнести жестокую или циничную фразу, дело в том, что у этого поколения
есть одна общая характеристика, немыслимая во времена моей молодости:
уверенность или, точнее, раскованность, я еще не решил для себя, очень ли
это хорошо или не очень, но завидую, потому что это неиспытанное состояние
и его уже не испытать, ведь в моем возрасте качество внутренней свободы,
если оно обретено, не имеет той цены, ибо оно от опыта, оно результат
жизни, а не ее изначальное условие, как у них, нынешних молодых. Как много
они могут, если умно распорядятся благом, обретенным с рождения или с
пеленок, или лишь чуть позже! Что они смогут сотворить и натворить с такой
вот размашистостью движений тела и души! Во всем, что они сделают, не
будет ни моей вины, ни моей заслуги, с этим поколением мои дороги не
пересекались.
Выходим на берег. Людмила впереди, мы сзади, как пажи морской
царевны. Море стелется ей в ноги, холуйски пятясь в пучину. Она все
воспринимает как должное, у нее не возникает сомнения в том, что миллиарды
лет формировавшаяся природа дождалась наконец своего часа, часа явления
смысла ее формирования и долгого полубытия в ожидании. Предполагаю, что
ее, Людмилу, не смущают ни масштабы, ни века. Если вселенная произошла из
точки, то и смысл этого происхождения не в масштабах и временах, а в некой
точке, которая есть венец всего процесса. Эта точка - она, царица,
ступающая ныне по песчаному ковру, а море, целующее ее ноги, трепещет от
Крыма до Турции от соприкосновения с венцом бытия.
Она ступает по песку. Ее скульптурная головка благосклонно и
горделиво внимает угодливому лепету моря, а мне хочется прошептать ей в
другое ушко: "Не обманывайся, глупая красавица, моря как такового не
существует, это всего лишь безобразно и бессмысленно огромная куча aш два
о, а ты рядом с этой кучей намного меньше, чем лягушка на спине бегемота!"
Но я ничего такого не говорю, я просто любуюсь женщиной у моря, и еще мне
очень хотелось бы, чтобы не было здесь кого-то третьего, а он есть, он
топает рядом со мной с равнодушной физиономией сытого молодого дога...
Катер-катерок радостно вздрагивает внутренностями. Мы уходим в море.
Людмила и Валера раздеваются, оставив на своих телах тряпочки меньше
фигового листочка. Тела их совершенны, откровенно бесстыдны и
демонстративно равнодушны друг к другу. Я не верю этой демонстрации, я
вижу в ней извращение...
Микро-кают-компания поражает мое воображение. Микрохолодильник,
микротелевизор, микробар, стереосистема с микроцветомузыкой и ложе, не
микро, но самый раз для радостей сладких, а как оформлено!
Катер-катерок, сколько же ты стоишь! И почему тебя до сих пор не
конфисковали?
На микропалубе уютные лежаки для приема солнечных ванн. На одном
Людмила демонстрирует южному небу свои прелести.
Валера за рулем в микрорубке. Никаких шнуров и примитивных стартеров.
Изящный ключик на золоченой цепочке с брелком приводит в движение золотой
катер-катерок.
Моря, однако же, я сейчас почти не замечаю. Сколь ни совершенна
имитация живого, живое совершеннее. И глядя на распластавшееся передо мной
совершенство, я отчего-то забываю или стараюсь не помнить, кто она, эта
женщина, из какого она мира, что уже было в ее жизни, что еще будет, - и
об этом догадываться не хочется. Я более всего хочу, чтобы она не
говорила, но она говорит, глядя на меня сквозь ресницы.
- Вы уродливы? Искалечены? Или растатуированы?
- Почему?
- Не люблю шрамы и татуировки.
- А есть мнение, что шрамы красят мужчину, тем более что...
- А вы можете говорить без придаточных предложений? И если у вас нет
шрамов и татуировок, можете раздеться и устроиться.
Рядом с ней свободное место. Только на одного человека.
- Я неуродлив и без особых примет, но все же боюсь попортить пейзаж.
- Смотрите, - вдруг говорит она, - сегодня море мраморного цвета!
- Разве? - возражаю задиристо. - По-моему, оно сегодня мыльного
цвета, словно вытекло из мировой бани.
Она резко поднимается, брови-стрелы в самое мое сердце.
- Если будете говорить гадости, полетите за борт!
Валера заметно оживлен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31