Ему вдруг захотелось вместе с князем Иваном отыскивать сейчас древние сокровища в Долине Царей близ Луксора, и он решил, что как только устроит на лечение Великого князя, то возвратится в Египет, и на сей раз, конечно, без Долли.
Милица будто прочитала его мысли и сказала:
— Если бы мы не причинили вам столько… неудобств, то вы нашли бы… и красоту, и… сокровища в Египте.
— Князь Иван поможет мне в этом.
— Но ведь совсем другое дело, когда обнаруживаешь их сам.
— У меня еще будет для этого достаточно времени, — ответил герцог. — А пока я должен позаботиться о вашем отце и о вас, а это важнее, чем отголоски минувших дней.
— Очень неловко чувствовать себя… обузой, а мы вас… слишком обременяем, — сказала Милица.
— Вы чересчур щепетильно относитесь к вашему присутствию в моей жизни, — ответил герцог. — Пожалуй, мне стоило бы предупредить вас, что я очень эгоистичный человек, и если я действительно хотел бы отправиться с князем на поиски сокровищ, то организовал бы ваш отъезд с отцом в Монте-Карло без меня.
Она с удивлением повернулась к нему, и он увидел, что наверняка это ей и в голову не приходило.
— Почему же вы не сделали этого?
— Потому что я хотел быть уверен, что вашего отца успешно прооперируют. Кроме того, готов заявить со всей искренностью, что испытываю наслаждение от самого путешествия и особенно от наших бесед.
— Вы действительно… говорите правду?
— Я всегда говорю правду.
— Знаете, я тоже получаю удовольствие от общения с вами, потому что от вас я столько всего узнаю.
— Значит, нам не стоит расшаркиваться друг перед другом. Мы оба делаем то, что хотим.
— Да… это так.
Она словно хотела скрыть смущение и вновь повернулась к морю.
Туман над морем уже растаял в теплых лучах солнца, что показалось герцогу добрым предзнаменованием.
После завтрака он вместе с Милицей провел некоторое время с Великим князем, и у него сложилось впечатление, что старик очень слаб.
Доукинс сказал, что приступы боли участились и усилились.
Герцог считал, что Милице лучше об этом не знать, поэтому он старался забавлять ее своими рассказами о различных землях, о политической ситуации в Европе и о послевоенном кризисе в Англии, когда она стала переживать период несколько сомнительного процветания.
— Есть еще очень много безработных, — сказал он и по выражению лица Милицы понял, что она подумала о будущих трудностях поиска работы.
Рано или поздно ему придется объяснить ей, что он готовит для нее совершенно иную жизнь, в которой не будет борьбы за существование в обществе, которым все еще заправляют мужчины.
Однако, по мнению герцога, время для этого еще не приспело, поэтому он заговорил на отвлеченную тему, не касавшуюся ее лично.
В тот вечер Милица довольно поздно рассталась с ним и отправилась к себе. После ее ухода он долго просидел в своей каюте, погруженный в раздумья.
Он хотел почитать и даже взял с полок несколько книг, чтобы освежить в памяти даты некоторых событий, которые собирался обсудить на следующий день.
Но мысли о княжне не давали ему сосредоточиться, и в час ночи герцог решил отправиться в постель.
Он шел к своей спальной каюте, когда открылась дверь и из каюты Великого князя вышла Милица, страшно перепуганная и озирающаяся в поисках помощи.
Герцог поспешил к ней.
Она протянула к нему руку.
— Папа! — воскликнула она. — Мне кажется, у него какой-то… приступ, и я не… знаю, что… делать.
Герцог быстро прошел в каюту.
Достаточно было беглого взгляда на Великого князя, чтобы понять: больной боролся с удушьем.
Герцог приподнял его повыше на подушках и резко сказал:
— Бренди и ложку!
Милица выполнила его просьбу, и он дал Великому князю несколько капель бренди. Через минуту-другую на лице больного появился румянец, и он задышал более равномерно.
Герцог устроил его поудобнее, присел рядом и нащупал его пульс.
Рука Великого князя похолодела, а пульс был очень слаб.
Милица следила за ним, встав с противоположной стороны кровати.
— Ему нужен доктор, — прошептала она.
Герцог чувствовал, что никакой даже самый опытный доктор ничего не сможет сделать для Великого князя.
Наконец он открыл глаза, но ему, видимо, трудно было сосредоточить взгляд на чем-либо, и Милица приблизилась к нему и спросила:
— Что с тобой, папа?
Через несколько секунд у старика прояснился ум, и он узнал дочь.
— Милица!
— Я здесь, папа, и герцог рядом. Мы испугались за тебя.
Не без усилия Великий князь посмотрел на герцога, слушавшего его пульс, и медленно и слабо произнес:
— Позаботьтесь о Милице.
И этими последними словами он закрыл глаза, голова его упала набок, и пульс больше не прощупывался.
Герцог все понял, но Милица с отчаянием глядела на отца, затем подошла к кровати с бутылкой бренди.
— Дайте ему еще бренди — быстро! — вскричала она.
Герцог поднялся, мягко положил руки Великого князя ему на грудь и повернувшись к ней, сказал:
— Мы ничего больше не сможем сделать.
До Милицы не сразу дошел смысл его слов. Что-то прошептав, она машинально двинулась к герцогу и уткнулась лицом ему в плечо.
Он обнял ее за плечи и ощутил, что она была в одной тонкой ночной рубашке, оставленной ей Нэнси. Ее распущенные волосы доходили до талии. Но на все это он не обратил внимания, когда только вошел в каюту, потому что был поглощен состоянием Великого князя.
Держа теперь Милицу в своих руках, он хотел защитить ее и позаботиться о ней — такого наплыва чувств он раньше не испытывал ни к одной другой женщине.
Она дрожала у него в объятиях, но не плакала и лишь пыталась как-то справиться с собой, словно ощущала себя под обломками в одночасье рухнувшего на нее мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44