Только узкие черные глаза скользнули равнодушно и тотчас отошли в сторону, обратились на лошадей и собак.
Но через день именно эти черные глаза углядели в густом кустарнике готовую сорваться с тетивы стрелу. То ли наконечник предательски блеснул в солнечном свете, то ли листья шевельнулись не так, как полагалось бы им в такой безветренный день… Только Арригон успел первым, и молодой человек, заливаясь кровью, вывалился из кустов, все еще тиская пальцами свой лук. В последний раз увидел он небо, которое затем сменилось ненавистным лицом барона Велизария. Он ничего не успел сказать, только дернул губами и умер.
Арригон наклонился и выдернул из тела свой метательный нож с тяжелой деревянной рукояткой.
— Должно быть, жених девчонки, — заметил он равнодушно.
Велизарий перевел взгляд на своего нового человека. Что-то промелькнуло в глубине его зрачков. И он сказал:
— Этой девчонкой я уже натешился. Хотел отдать ее моему колдуну, но, может быть, ты захочешь?
Арригон молча кивнул; на том их разговор и закончился.
Вечером ему привели девушку. Арригон посмотрел на нее безразлично, показал место — где спать, добавил, что отныне она будет стирать ему одежду, шить для него, собирать ему вещи перед походом. Она подергала углом рта, ожидая продолжения, но Арригон ни разу к ней не притронулся. Он презирал рабынь и никогда не осквернял свое тело прикосновением к ним. Для любви существуют свободные женщины, которые считают, что дарить мужчине ласки — радость и смысл их жизни. Нет ничего гнуснее, чем владеть телом, которое содрогается от отвращения или — того хуже — лежит под тобой безразличнее матраса.
Разговоры о колдуне занимали Арригона чрезвычайно. Гирканец никогда его не видел, но, будучи суеверным, обожал пугать самого себя жуткими историями. Слушает грозный воин — и лицо у него делается, как у ребенка, наивным и доверчивым. Потому что чудеса и истории о волшебниках — это те области, где любой, самый храбрый и сильный боец оказывается не крепче дитяти. Гирканец искренне любил сказки. Особенно страшные.
На Вульфилу зашикали было: не говори зря, чего не знаешь! Как это колдун может на цепи сидеть! Кто бы это смог такого могущественного чародея пересилить?
Но Вульфила стоял на своем крепко:
— Г-говорю в-вам, ос-с-слы… С-сам в-видел!
И выходило из рассказа косноязычного Вульфилы, будто пересилил барон Велизарий колдуна, перехитрил его и посадил на цепь, под замок. Чтобы, значит, всегда под рукой был и услужить своему барону мог, когда потребуется. Заклят воробьиным словом. (Что это за слово, никто не знал, но в существовании оного не сомневались). Где-то поблизости, в подземелье замка, черном и мрачном, о каком и помыслить-то страшно, этот самый колдун скрежещет от лютой ярости желтыми зубами. А зубы у него длинные. Как сотрет их до самых десен, так начнет свою цепь глодать… Вот тут-то и надо ухо востро держать. Поскольку зубы у него лошадиные, а вот десны — железные. Деснами он вернее цепь перегрызет.
Вот оно как на самом деле обстоит. А кто не знает — тех просим помолчать.

* * *
Дружинники жили, как кому больше по душе: кто в общей зале, где и веселее, и теплее, и к котлу поближе, а кто отгороженно, ибо многие обзавелись наложницами и подругами и не всякий любил свою забаву выставлять на всеобщее обозрение.
Арригон предпочел обитать от всех остальных отдельно. Не ради себя — сам-то он вырос в большой юрте, где поневоле вся жизнь проходит на виду (степняки только умирают в одиночестве). Нет — ради этой женщины, Рейтамиры, которую взял себе.
Рейтамира предпочитала не показываться на людях. Пряталась, как могла, скрывалась за занавеской. Зная нрав ее господина, Рейтамиру и не трогали. Даже заговаривать с ней не решались, если случайно встречали возле колодца или на реке, — себе дороже выйдет. Посмеивались, конечно, но втихомолку. И ждали — ждали, пока девушка-недотрога приестся грозному степняку.
«Д-долго ждать п-придется», — предрекал хорошо понимавший Арригона Вульфила. Даже если гирканцу надоест молчаливая, всегда печальная Рейтамира, если предпочтет обходиться без ее услуг, лишь бы не видеть этих заплаканных глаз и кислого лица, — вряд ли Арригон отошлет ее. Из одного только упрямства.
Впрочем, никто даже не догадывался о том, как на самом деле складываются их отношения. Арригон знал, что рано или поздно отпустит Рейтамиру от себя. Но не спешил с этим. Рейтамира нужна была ему не для развлечения — пустую забаву легко отыскать и на стороне, и не ради услужения — с такой работой воин легко справлялся и сам. С этой женщиной Арригон хотел когда-нибудь (когда полученных от Велизария денег будет довольно) уйти в Гирканию, положить основание новому роду, коль скоро все его родные погибли в одной из многочисленных стычек между кочевыми племенами (такое случалось в Гиркании сплошь и рядом, когда оскудевали после засушливых лет пастбища).
С течением дней, очень постепенно, начал Арригон понимать, как ему повезло. Непозволительно повезло. Богами замышлялась Рейтамира для долгой семейной жизни, для большого дома, для множества детей. Она была спокойной, тихой, работящей. Только вот плакала по ночам, да и днем нечасто улыбалась. Но даже сейчас было очевидно, что таится в ней огромная щедрость. Кажется, стоит ей только развести руками — и градом посыплются из рукавов пироги, птицы, цветы и спелые плоды.
И все это, мечталось Арригону, будет принадлежать ему. Только не следует спешить. Вся жизнь еще впереди.
Арригон приносил ей горячую похлебку в горшке от общего котла, иногда мясо, сыр, следил за тем, чтобы хватало хлеба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95