Просто едет следом, полный безмолвной благодарности к Фонэну за то, что позволил сопровождать себя. Потому что — он догадывается — они едут навстречу убийце Кутейбы. «Женщина, ребенок, гирканка».
Путь кажется долгим — слишком долгим для того, кто столько времени томился ожиданием. Казалось бы — подождал месяц, подождешь и несколько лишних минут, но нет! Каждая из этих «лишних минут» растягивается словно бы на год.
Вот, кажется, наконец и цель их путешествия — одинокое дерево, некогда убитое молнией. Часть могучего ствола, расщепленного надвое, уже мертва, но вторая половина отчаянно цепляется за жизнь, и весь ствол унизан тонкими зелеными прутьями молодых побегов. Под прикрытием этого дерева стоят люди. Кони их привязаны где-то сзади, их Тассилон пока не видит, только слышит храпение, да вот молодая кобылица, почуяв приближение чужаков, тонко и нервно заржала.
Тассилон прищурился, пытаясь пересчитать темные невнятные тени. Один, два… Кажется, еще двое — вон там. И одна тень — которую он не спутал бы ни с чьей другой. Тень девушки с тонкими косицами.
Пятеро.
Фонэн остановил коня. Повторяя каждое движение своего спутника, остановился и Тассилон. Затем оба спешились, бросив лошадей, двинулись навстречу ожидавшим.
Те стояли неподвижно — смотрели. Затем вперед выступил мужчина — рослый, широкоплечий — и звучным голосом произнес:
— Здравствуй, брат.
— Здравствуй, брат, — отозвался Фонэн. Луна освещала теперь всех семерых. Тассилон видел красивые лица Гарольда, Элизы, молодого Эдмуна. Рядом с юношей стояла Азания, ослепительно прекрасная в причудливом восточном наряде. С ее локтей свисали ленты, голову окутывало прозрачное покрывало, шитое черными и золотыми узорами в виде сплетающихся змей и цветов. Сверху оно было прихвачено тонким золотым обручем, под которым смеялись длинные брови и лучились огромные глаза. В руке она держала зеркало в оправе из мятых металлических роз.
А чуть поодаль, настороженная, как боевой лук, стояла Элленхарда. Ноздри ее тонкого носа чуть подрагивали — она сердилась. Зоркие глаза ощупывали окрестности — она не доверяла пришедшим и подозревала, что где-то в ночной тьме кроется предательство. Засада, отряд всадников, стражники с мечами наготове — что угодно. Она была готова ко всему.
Вот ее взгляд остановился на главе Священного Совета… Элленхарда чуть качнула головой — до слуха Тассилона донесся слабый звон, и он улыбнулся: гирканка по привычке вплела в косы старые обереги.
А затем Элленхарда увидела Тассилона, смуглое, почти черное лицо которого не сразу разглядела в ночной темноте. Гирканка чуть подалась вперед. Луна залила ее лицо ярким светом, и Тассилон прочитал на нем последовательно сменявшие друг друга удивление, гнев, настоящую ярость. Пухлые губы молодой женщины сжались, шрамы на ее щеках покраснели. Затем гирканка словно бы окаменела в неподвижности.
Гарольд приблизился к Фонэну еще на один шаг:
— Хорошо, что ты решился на эту встречу, брат.
— Я умираю, — просто сказал Фонэн. — Проклятая магия сжигает меня, как будто в моей утробе кто-то запалил факел. А вы… — Он медленно обвел глазами своих родственников. — Вы ненавидели меня с самого детства! За то, что я не похож на вас. За то, что хромой, за то, что умею читать ваши мысли…
— Ты был дрянным, злым мальчишкой, — спокойно молвила Элиза. — Я помню, как ты ломал моих кукол, как щипал служанок, как наступал на ноги старому лакею. Ты привязывал к собачьим хвостам паклю и поджигал, ты выкалывал глаза птенцам сокола…
— Когда же вы наконец поймете, что я страдал! — почти выкрикнул Фонэн.
— И причинял боль другим — вот как ты лечил свое страдание! — выговорила Азания. — Сперва ты мучил своих домашних, а потом достиг власти и принялся терзать целый город!
Фонэн остановил ее взмахом костлявой руки:
— Молчи, женщина! Если даже тебе суждено было стать моей последней жертвой — пусть хотя бы сострадание заградит твои уста! Я не желал тебе зла. Я хотел лишь освободить тебя от колдовского дара.
— Но я не хотела освобождаться.
— Ты неразумна, как все люди.
— Почему ты взял на себя власть решать за других? — горячо спросила Азания.
Фонэн презрительно усмехнулся:
— Потому что другие сами дали мне эту
власть!
— Не слушай его! — выкрикнула Элиза. — Он лжет!
— Неправда! — яростно возразил Фонэн. — Завистливая маленькая жаба, я помню, какой ты была, Элиза!
— Те годы давно миновали, — напомнил Гарольд. — А что касается зависти… Помнишь, ни одна женщина не соглашалась даже за деньги прикоснуться к тебе? Помнишь, как тебе отказала продажная любовница? Помнишь?
Фонэн молчал. Он помнил.
Незнакомые мужчины не всегда догадывались, какое проклятие тяготеет над этим хмурым молодым человеком с непривлекательным лицом и покалеченной ногой, но женщины — те чувствовали сразу. Особенно после того, как он прикасался к ним. Вздрагивали, бросали на него испуганный взгляд, затем их лица искажало отвращение, и они поскорее покидали его — уходили прочь под первым попавшимся выдуманным предлогом.
Гарольд был прав. Фонэну отказывали даже проститутки.
И тогда он подстерег в отцовском доме служанку, схватил ее поперек туловища, утащил в свою комнату, как паук муху. Он жадно рвал с нее одежду, царапая ее молодое тело, а она безмолвно отбивалась, и в ее глазах был ужас, ужас — ничего, кроме ужаса… Это была развеселая девица, она охотно занималась любовью со всеми мужчинами, какие только попадались ей на пути: и с сыновьями хозяина, и с немолодым конюхом, и с совсем юным поваренком, и с захожим торговцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95