Сообщение не вызвало особых комментариев. Мы уже стали бесчувственны к дурным новостям.
* * *
Мексиканцы уже собрались возле грузовика и ждали Паппи. У каждого был небольшой мешок с их вещами, теми же самыми, с которыми они приехали к нам шесть недель назад. Я пожал руку каждому из них и попрощался. Как всегда, я с нетерпением ждал очередной поездки город, даже несмотря на то что нынешняя не относилась к приятным.
— Люк, пойди помоги маме в огороде, — велел отец, когда мексиканцы начали грузиться. Паппи уже заводил мотор.
— Я думал, я тоже в город поеду, — сказал я.
— Не заставляй меня повторять, — строго сказал отец.
Я посмотрел, как они отъезжают, — все девять мексиканцев грустно махали нам, в последний раз оглядывая наш дом и всю ферму. По словам отца, они теперь направлялись на большую ферму к северу от Блайтвилла, в двух часах езды от нас, где поработают еще три-четыре недели — если позволит погода, — а уж потом поедут назад в Мексику. Мама осведомилась, как их будут отправлять домой — опять в прицепе для скота или все-таки автобусом, — но не очень настаивала на точном ответе. Это было вне нашей власти, а кроме того, подобные детали казались гораздо менее важными перед лицом наводнения, заливавшего наши поля.
А вот вопрос запасов провизии был важным: надо было обеспечить себя едой на всю зиму, долгую зиму, что последует за плохим урожаем, когда все, что мы будем есть, будет с нашего огорода. В этом не было ничего необычного, если не считать того, что у нас не будет и лишнего дайма, чтобы купить хоть что-то помимо муки, сахара и кофе. Хороший урожай означал, что у нас останется немного денег, припрятанных под матрасом, несколько банкнот, свернутых рулончиком и засунутых подальше, на которые иногда можно купить что-нибудь роскошное вроде кока-колы, мороженого, соленых крекеров и белого хлеба. Плохой же урожай означал, что если мы чего-то не вырастим сами, то и не будем иметь этого на столе.
По осени мы собирали салатную горчицу, репу и горох, поздно созревающие овощи, которые обычно сажали в мае и июне. Снимали и немного последних помидоров, но очень мало.
Огород менялся с наступлением каждого нового времени года, кроме зимы, когда все отдыхало, набираясь сил перед следующей весной.
Бабка была в кухне, варила красные бобы и консервировала их со всей доступной ей быстротой. Мама была в огороде и дожидалась меня.
— Я в город хотел поехать, — сказал я.
— Извини, Люк. Нам надо поспешить. Если будут еще дожди, овощи начнут гнить. А если вода дойдет до огорода?
— А они купят еще краски?
— Не знаю.
— Я хотел поехать и купить еще краски.
— Может, завтра съездишь. А сейчас надо собрать всю репу.
Юбку она подняла до колен и подоткнула подол.
Она была босиком, ноги по щиколотку в грязи. Я никогда не видел маму такой грязной. Я присел и навалился на репу. И через несколько минут тоже был перемазан с ног до головы.
Два часа я выдергивал и собирал овощи. Потом вымыл их в бадье на задней веранде, и Бабка унесла их на кухню, где стала их отваривать и укладывать в квартовые банки.
На ферме было тихо — ни грома, ни ветра, ни Спруилов на переднем дворе, ни мексиканцев возле амбара. Мы снова были одни, только мы, Чандлеры, остались сражаться с силами природы и напором воды. Я неустанно повторял себе, что когда Рики вернется домой, жить сразу станет лучше, потому что мне будет с кем играть и разговаривать.
Мама принесла на веранду еще одну корзину зелени. Она устала и сильно вспотела. Взяв тряпку и ведро с водой, она стала отмываться от грязи. Она не выносила грязи и всячески старалась передать это отвращение мне.
— Пойдем-ка в амбар, — сказала она. Я уже шесть недель не был на сеновале — с тех пор, как там поселились мексиканцы.
— Пойдем, — ответил я, и мы направились туда.
Мы поговорили с Изабель, нашей дойной коровой, потом взобрались по лестнице на сеновал. Мама здорово потрудилась, готовя для мексиканцев удобное и чистое место для житья. Она всю зиму собирала старые одеяла и подушки, чтобы им было на чем спать и чем укрываться. Забрала и старый вентилятор, который годами служил нам на передней веранде, и установила его на сеновале. Она даже убедила отца протянуть от дома к амбару электричество.
— Они же люди, что бы некоторые тут о них ни думали! — услышал я как-то ее слова.
На сеновале было все чисто и аккуратно убрано, как в тот день, когда мексиканцы к нам приехали. Подушки и одеяла были сложены возле вентилятора. Пол подметен. Никакого мусора не видно. Мама могла гордиться нашими мексиканцами. Она с ними обращалась уважительно, и они отплатили тем же.
Мы настежь распахнули дверь сеновала, ту самую, куда высунулся Луис, когда Хэнк начал обстреливать сеновал камнями и комками глины, и уселись на краю, свесив ноги вниз. Тридцать футов над землей — отсюда открывался прекрасный вид на любой уголок нашей фермы. Линия деревьев далеко на западе обозначала Сент-Франсис-Ривер, а прямо перед нами, за нашим задним полем, стояла вода из разлившейся Сайлерз-Крик.
В некоторых местах вода доходила почти до верхушек стеблей хлопчатника. С этой позиции мы гораздо лучше могли осознать размеры надвигающегося наводнения. Мы видели воду между ровными рядами, идущими прямо к амбару, мы видели, что она залила нашу основную полевую дорогу и просачивается на «задние сорок».
Если Сент-Франсис выйдет из берегов, дому будет угрожать опасность.
— Думаю, со сбором покончено, — заметил я.
— Кажется, так, — ответила она чуть грустно.
— А почему наши земли так быстро заливает?
— Потому что тут низина и к реке близко. Это не очень удобный участок, Люк, никогда от него толку не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129