Сесиль жила любовью, и театр являлся для нее только своего рода бульваро
м, как говорят теперь, в XIX веке. Как женщина не первой молодости (ей было око
ло тридцати, а ведь для девушки, начавшей жизнь с четырнадцати лет, это Ц
почтенный возраст), она могла забыться на минуту, отдаться капризу, но не п
одчинить последнему всю свою жизнь. А что был я для нее? На роль постоянног
о друга сердца, которого удаляют, когда является «хлебный» клиент, я не го
дился; содержать Сесиль я не мог. Она сорвала с меня цвет моей чистоты и уд
овольствовалась этим.
Да и сам я был готов на что угодно, только не на продолжение нашей связи: с э
той ночью для меня было связано представление о таком непреоборимом оме
рзении, какого я никогда потом не испытывал.
В первые минуты после своего падения я готов был убить себя с отчаяния; но
потом это ощущение сгладилось, и время от времени я с легким сердцем шел и
скать чувственных удовольствий у доступных женщин. В том-то и был весь уж
ас первого падения: оно пробудило во мне зверя-мужчину, уже не свободного
от реальных грез и желаний.
Хотя связь с Сесиль распалась сама собой, но мне была невыносима мысль жи
ть близко от нее, под одной кровлей. Я переехал в комнату на улице Фоссэ-Сэ
н-Жермен, которую теперь называют улицей д'Ансьен-Комеди. Ввиду того, что
в то время на этой улице помещался старейший французский театр «Комеди Ф
рансэз», большинство домов там разбивалось на комнаты, а не на квартиры. И
я зажил среди самой пестрой обстановки, среди номадов искусства Ц комед
иантствующей братии Парижа. Сесиль, игравшая в «Комеди Франсэз», изредка
навещала меня, но чисто по-дружески, и ничто в ее обращении не давало и тен
и намека на наш прошлый эпизод. Случалось, что она занимала у меня деньги,
когда дела шли плохо; бывало, она заходила за мной, чтобы дать мне возможно
сть даром посмотреть представление. Вообще редко даже мужчины так дружа
т между собой, как дружили я и Сесиль. Но как чисты ни были теперь наши отно
шения, а нечистое прошлое нашей дружбы сделало свое дело. Я уже был не юнош
ей, а мужчиной, которому вскоре пришлось поплатиться за свое пробуждение
.

IV

Однажды под вечер, в праздник, я вышел из дома купить себе чего-нибудь на у
жин. Стояла такая дивная погода, что мне жалко было сразу же возвращаться,
и я решил немного прогуляться. По дороге я встретил кого-то из приятелей,
мы гуляли довольно долго, а потом зашли поужинать в кабачок. Была уже ночь
, когда я возвращался на улицу Фоссэ, помахивая пакетиком с напрасно купл
енными ветчиной и хлебом. Я был в отличнейшем настроении и весело насвис
тывал залихватскую уличную песенку. Вдруг она сразу замерла на моих уста
х: подойдя к двери, я вспомнил, что оставил дома ключ от коридора!
В доме, где я жил, оба верхних этажа, сдававшихся под комнаты, имели отдель
ный вход, при котором никакого консьержа не полагалось: дверь в коридор з
апиралась около одиннадцати часов вечера, и запоздавшие жильцы отпирал
и их своим ключом. Но ведь я, выходя из дома, не предполагал, что загуляю до т
акого позднего часа, а потому и не взял с собой ключа. Как же мне быть тепер
ь и как попасть к себе?
Я присел на скамейку и стал раздумывать, меланхолически любуясь зеленов
атыми бликами, щедро рассыпанными по фасаду противоположных домов полн
ой луной. Да, ночь стояла дивная, и улица казалась очень красивой в мистиче
ских лучах Селены. Тем не менее любоваться этими красотами до утра мне во
все не улыбалось.
И вдруг я вспомнил, что в наш коридор имеется еще другой вход с лестницы, г
де расположены двери дешевеньких квартир, заполнявших нижние этажи. Пра
вда, чтобы пробраться к этому ходу, надо было сначала проникнуть через во
рота, которые тоже запирались с наступлением ночи, но перемахнуть через
забор было не так уж трудно для моих семнадцати лет. Не раздумывая далее, я
решил осуществить свою мысль.
Через забор я перебрался без всяких затруднений и оживленно зашагал по л
абиринту грязного двора. Вот я и у лестницы! Только бы не попасть в чужое п
омещение и через несколько минут я буду у цели!
По грязной, скользкой лестнице приходилось взбираться с осторожностью
Ц при малейшей поспешности нога могла подвернуться, а падение в этой те
мноте обещало мало хорошего. Тем не менее я поднимался довольно быстро, т
щательно отсчитывая этажи. Наконец я очутился на довольно широкой площа
дке, от которой боковая лестница в несколько кривых ступеней вела к задн
ему выходу комнатного коридора. Из довольно большого разбитого окна пло
щадки широким потоком лился мягкий лунный свет, позволяя ориентировать
ся с большей уверенностью. Ура! Я не ошибся: еще несколько шагов Ц и я буду
дома!
Я уже занес ногу, чтобы преодолеть последние три ступеньки, отделявшие м
еня от коридора, как вдруг тихий плач, послышавшийся откуда-то со стороны
, заставил меня остановиться и прислушаться. Да, кто-то тихо всхлипывал со
всем близко от меня. Но где? Как раз в тот момент, когда я стал осматриватьс
я по сторонам, плач прекратился. Пожав плечами, я снова занес ногу, но в это
т момент опять послышалось жалобное всхлипыванье. Теперь я ясно расслыш
ал, что плач раздавался из дверцы направо. Там был небольшой чуланчик, и в
этом-то чуланчике плакал неизвестный ребенок.
Дети от малых лет и по сию пору остаются моей слабостью. Как бы дурен, капр
изен, зол ни был ребенок, я никогда не мог понять, как же можно заставить пл
акать маленького человечка? Ведь он еще наплачется в жизни! Словом, поняв,
что это плачет ребенок, я сейчас же направился к чуланчику и открыл дверь,
тотчас впустив поток лунных лучей.
1 2 3 4 5 6