Я молча наполнил ковш и пошёл поливать недоумка…
Полчаса спустя мы всей командой сидели за пустым столом на утренней планёрке. Лично я после вчерашнего чувствовал себя отлично, чего не скажешь об остальных…
– А утречко-то какое, правда?
– Угу, – почти в один голос и с одинаковой мрачностью поддержали мои сослуживцы.
– Птички поют, солнышко светит, на небе ни облачка, гидрометцентр ничем не запугивает. – Честно говоря, моего оптимистичного настроения никто не разделял. Митька и Яга старались без надобности не шевелиться, тихо мучаясь головной болью. На меня они смотрели с плохо скрываемой неприязнью…
– Кстати, ночью никто не заметил ничего подозрительного? Нет, я серьёзно спрашиваю…
– Никитушка, смилостивись, сокол ясный, – не поднимая глаз, начала бабка, и Митяй робко поддержал, поняв её с полунамёка:
– Никита Иваныч, за-ради всего святого… пожалей, отец родной, помрём ведь оба… Ну меня, дубину беспородную, что жалеть, а вот бабуля пенсионная без вины виноватая сгинет… Дозвольте, а? Одна нога здесь, другая там, весь век бога молить буду!
– Н-да… леший с вами! Со скольки здесь, в Подберёзовке, самогоном торгуют?
– Круглосуточно!!! – радостно взвыл он и тут же едва не рухнул, схватившись руками за голову.
Ой, а дело действительно суровое, как ни верти – похмелять придётся… Хорошее начало отдыха в деревне!
По счастью, бежать никуда не понадобилось, раздался стук в восстановленную дверь, и на пороге возникла румяная голубоглазая девица в простом сарафане и с вместительной корзиной в руках:
– День добрый, гости дорогие! А вот Марфа Петровна сыночку своему гостинец передать упрашивала, так можно ли?
– Заходите, гражданочка, – вежливо приподнялся я. – Митя, это к тебе.
Наш младший сотрудник с трудом оторвал зримо распухшую голову от столешницы и вперился в гостью подозрительным взглядом.
– Чёй-то незнакомая она нам будет… С чего бы мамане чужому лицу такое дело интимное поручать!
– Мить, «интимное» – это… совсем другое, не в том контексте и не в этом месте. – Я пнул его коленкой. – Девушка завтрак принесла, а ты из себя привереду строишь…
– А я, может, понять хочу, чьих она фамилий будет, – непонятно с чего завёлся он. – Мало ли какая тут придёт с корзинкою, нате, ешьте, а маменька небось ни сном ни духом, чем от её имени враги родную милицию злобным ядом невкусно потчуют.
Девушка покраснела, как свежий омар, резко шагнула в горницу и начала демонстративно выгружать продукты.
– Вот хлеб, маслице, яички варёные, медку немного, цыплёнок жареный, сало… – Неполную бутыль самогону на стол она поставила молча. – Ещё лук зелёный да сметаны миска. Всё свежее, кушайте-угощайтесь! А за вещи ваши не беспокойтесь, они у старосты в целости и сохранности…
– Благодарствуем, красавица, – за всех поклонилась Баба-Яга. – А как тебя звать-величать-то? Мы тут не один день гостить будем, небось ещё встретимся…
– Маняша, – широко улыбнулась спасительница.
– Не знаю такой… – опять скорчил недовольную морду Митька.
Я даже хотел было цыкнуть на него, ведёт себя совершенно по-свински, но не успел…
Утренняя гостья развернулась, небрежно подхватила глиняную миску сметаны и с размаху надела её ему на голову! От неожиданности обалдели все… Когда дверь за красной девицей закрылась, Митя тихо подал голос:
– Манька энто, Кузнецова дочь, кажись, вспомнил… Никита Иванович, а за нападение на сотрудника милиции пятнадцать суток дают?
– Это если он при исполнении, – автоматически откликнулся я.
Наша эксперт-криминалистка сдержанно хихикнула:
– А ведь бой-девка! Жаль, Васеньки моего нет, стока сметаны зазря пропадает… Наливай, что ли, участковый!
Через минуту мы уже в голос хохотали всей опергруппой. Причём осметаненный Митяй веселился больше всех…

* * *

После завтрака Яга направилась с ответным деловым визитом к старосте – решить вопросы более полного благоустройства и харчевания, вернуть нашу телегу со всем скарбом, сдать кобылу в общественный табун, ну и прочие моменты… Меня же понесло осматривать окрестности, а в экскурсоводы, естественно, набился, так сказать, бывший местный житель, а ныне младший сотрудник нашего отделения. Причём маменьку навещать он категорически отказался, что симптоматично…
– Она ить как за стол усадит, так и не выпустит до вечера! Потом небось соседок позовёт, мной гордиться вслух будет, а мне и неудобно… Что ж мы, за-ради славы личной на фронте общественном живота своего не жалели, грудью ворога останавливали, задом тыл крепили?
– Мить, а попроще как-нибудь…
– Попроще никак, Никита Иванович, – развёл лопатообразными руками этот долговязый болтун, – ибо, по совести говоря, чую: зря я вас с бабулей на деревню зазвал… И развлечь-то вас нечем, и культура не та, и как-то отвык я от эдакого примитивизму. Томит душеньку, сердечко ломит, и вот здеся, под ребром, предчувствие некое…
– Положительное?
– Никак нет, скорее резус отрицательный, – убийственным тоном опытного патологоанатома заключил он.
Мы только-только вышли за село к лесу. Справа речка, слева бор, за деревьями невысокий терем, и… чёткие следы в подсохшей грязи на тропинке. Видимо, на днях был дождь, и глубокие лужи высохли не везде, одну из них пересекали ясно отпечатавшиеся носки узких мужских башмаков. Причём именно носки, словно кто-то пробирался на цыпочках в сторону терема…
– Чьи хоромы? – невзначай полюбопытствовал я.
– Энти? – Митяй рассеянно прикрыл ладонью глаза от солнца. – Дык, известное дело, бояр Мышкиных старый дом.
Ух ты… Вот уж кого сто лет не видел, не слышал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10