Я лежал и изобретал в уме такие высокопарные фразы, что в конце концов запутался в них и проснулся в восемь утра весь разбитый, невыспавшийся, но по—прежнему полный болезненного любопытства. Какие сюрпризы готовит мне наступающий день?
Не буду тебя томить: сюрпризов было два, причем немалых. За завтраком не произошло ничего существенного… Хотя, впрочем, кое—что было. Папа ворчал, что ему все это надоело, но он не имеет права бросить сейчас Рауля, которому нужны поддержка и практическая помощь. Из постояльцев гостиницы остался только один — разумеется, Нурей. Интересно, будет ли Рауль продолжать платить слугам ради него одного?.. Биболе не покинули остров, они просто перебрались в дешевую гостиницу в Сен—Пьере — там нет лифта, и кухня так себе. Там они ждут, когда будет приведена в порядок их машина, и, забросив даже скрабл, поносят на чем свет стоит замок Бюжей.
За обедом мой всегда вежливый папа пригласил Альфреда Нурея к нам за стол. И представь себе, Нурей — видимо, чтобы поразить папу (как будто его можно чем—то поразить!), — сел на своего любимого конька. И началось… телепатия, опыты Геллера, ложки, сгибаемые усилием воли… Папа, которого все это весьма забавляло, отвечал ему историями про НЛО, маленьких зеленых человечков, четвертое измерение и т.д. Я был потрясен услышанным. Оказывается, папа обо всем этом знал — и никогда мне ничего не рассказывал!
Но это еще не первый сюрприз. Он случился позже, когда я был один в своей комнате. Я ушел к себе, сказав, что хочу немного отдохнуть после обеда; на самом деле я был просто зол. Нурей вывел—таки меня из себя! Я открыл чемодан, приготовившись к любым неожиданностям, и тут в дверь постучали. Это был Симон. Догадайся, что он мне сказал!
— Вас хочет видеть мсье Ролан.
Я чуть не упал.
Неужели этот человек, который ни с кем не разговаривает и никого не принимает, с которым даже папе до сих пор так и не удалось повидаться, хочет меня видеть? Я почувствовал, что бледнею. Наверное, Симон рассказал ему о кресте, а Шальмон решил, что я сам его украл, а потом вернул, не выдержав угрызений совести или испугавшись, и теперь ждет от меня объяснений.
— Разумеется, если это вас не затруднит, — добавил Симон.
Затруднит?! Да у меня коленки подкашивались от страха! Но никуда не денешься: надо идти. Я что—то промямлил в ответ; у меня было ощущение, будто меня ведут прямиком в логово людоеда. Ты уже не хуже меня знаешь дорогу к музею; но мы прошли знакомую тебе дверь и вошли в другую — с табличкой «Частное помещение». За ней оказалось что—то вроде холла; впрочем, я был так взволнован, что толком ничего не разглядел. Вторая комната, кажется, была столовой. За ней располагался кабинет с телефоном.
— Здесь я работаю, — сказал Симон.
Я совсем забыл, что он был кем—то вроде секретаря при Рауле Шальмоне. Он сам напомнил мне об этом и показал на дверь справа со словами:
— Покои мсье Рауля.
Мы прошли по слабо освещенному коридору. Я и не подозревал о существовании в замке таких лабиринтов! Наконец, мы достигли цели. Симон тихонько постучал в дверь; я собрал все свои силы, чтобы подавить страх. Симон—то ведь знает, что я не вор! Если бы он не доверял мне,, разве стал бы показывать солдатиков?.. И вот усилием воли я изображаю на лице полную невинность и быстро вхожу.
Представляю, как ты ждешь продолжения… Итак, что же я увидел? Прежде всего — довольно просторную комнату с высоким потолком, заставленную мебелью, которая показалась мне великолепной. Впрочем, я не оценщик, чтобы задерживать на ней внимание. Краем глаза я заметил два окна, плотно зашторенных и закрытых ставнями. Комнату освещали только два бра, свет от которых падал на огромный портрет офицера в полный рост; я постеснялся хорошенько его рассмотреть.
Но где же хозяин этой комнаты?.. Наконец, я его увидел. Он сидел в глубоком кресле сбоку от камина, в котором горели дрова. Представляешь? На улице конец весны, сезон легкой одежды, а он все еще топит камин! Одет он был в какое—то подобие широкой накидки, покрывавшей его с головы до пят. Старик приветливо кивнул мне.
— Подойдите, молодой человек, сядьте рядом.
Такой прием меня немного ободрил. Симон пододвинул кресло, и я сел возле этого странного существа. Он очень походил на своего, но был гораздо бледнее, словно забытая в альбоме, выцветшая фотография. На груди у него висели очки на шнурке; так часто делают пожилые дамы, чтобы их не потерять. Не знаю, почему, но эта деталь окончательно меня успокоила.
— Этот замок, — начал Шальмон, — не самое веселое место для мальчика вашего возраста.
Затем подумал минуту и продолжал:
— Впрочем, и для меня тоже. Но в моем возрасте можно жить воспоминаниями.
Он замолчал, наклонился, чтобы пошевелить угли в камине, а я воспользовался моментом, чтобы получше разглядеть комнату. Мои глаза уже привыкли к полумраку, и я обнаружил у стены фисгармонию с тускло блестящими клавишами. Она стояла прямо напротив портрета. Это, конечно, портрет убитого, силуэт которого я видел на ковре. Благородная осанка, рука в белой перчатке лежит на эфесе шпаги. На рукаве пять нашивок[11]. А я—то думал, что он капитан!
Надо будет спросить об этом Симона; думаю, он мне ответит, раз уж я так подружился с хозяином… Человек на портрете строго смотрел на нас сверху. Должно быть, не особенно приятно жить в этой комнате под таким пристальным взглядом.
— Спасибо, Симон. Ты можешь идти.
Я заметил, что старик говорит Симону «ты». Значит, он для него не просто секретарь — он его доверенное лицо. О таких отношениях со слугами когда—то писали Корнель и Расин[12].
Может быть, Ролан Шальмон перейдет сейчас на александрийский стих?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37