– Как можно владеть сокровищами, которым несколько тысяч лет? Они не могут принадлежать одному человеку. Это так же, как если бы ему одному принадлежали земля и небо.
Он не ответил, а лишь разгладил пальцем ожерелье на столе.
Она неожиданно схватила его руку, а когда он хотел вырваться, крепко ее сжала. Они оба знали, что он сильнее, но он позволил ей держать его руку.
Она осторожно отогнула один за другим его пальцы и увидела в середине ладони глубокий шрам круглой формы, но с неровными краями, будто он был ранен не один, а несколько раз. От этого шрама в разные стороны расходились похожие шрамы, но не такие глубокие.
– Расскажите мне об этом, – тихо попросила она. Она была удивлена, что до сих пор не замечала этого шрама. Но у него была странная привычка держать руки сжатыми в кулаки. Конечно, когда они занимались любовью, он их разжал, но в тот момент она не обращала на них внимания. – Это произошло в Китае?
– Да.
– Каким образом?
– Не важно.
– А сейчас все еще болит?
– Редко. – Он осторожно высвободил руку. – Не слишком сильно. Терпимо.
– В отличие от многих вы считаете терпимыми многие обстоятельства, Маршалл. Вы всегда были таким стоиком?
Его улыбка удивила ее.
– Я не считаю себя стоиком, Давина. Но не афиширую своих увечий, понимая, что они – цена за то, что я все-таки выжил.
Он отказывался считать себя героем, а свои действия оценивал самым суровым образом. Подобная скромность должна была бы считаться достоинством, но Маршалл доводил ее до крайности, отказываясь признавать, что в его поведении в Китае было что-то выдающееся или честное и благородное. Ведь его взяли в плен, и его миссия провалилась.
– Вы всегда так сурово все оцениваете? Мой отец называл это «соль и перец».
– Соль и перец? – не понял он.
– Это было его любимое выражение. Он говорил, что не все в мире либо черное, как перец, либо белое, как соль, что жизнь – это соль и перец вперемежку. Даже в самые лучшие времена к радости примешивается печаль, а в худшие бывают и счастливые моменты.
– Ваш отец никогда не был в Китае.
– Вам не надоело все время ездить по свету? Вы не жалели о том, что находитесь на службе у ее величества королевы? Что вы все еще дипломат?
Он посмотрел на свои руки и сжал их в кулаки.
– Я вряд ли являюсь примером успешного дипломата.
– Соль и перец, – напомнила она.
Он кивнул, но это был его единственный ответ.
В его взгляде сквозило нечто такое, чего она никак не могла понять. Осторожность? В первый раз ей пришло в голову, что, возможно, он никогда не расскажет всей правды о своем прошлом. Наверное, боль настолько велика, страдания так невыносимы, что он никогда и ни с кем с ними не поделится.
– Вы прелюбодействовали с ней?
– С кем? – не понял он.
Она нахмурилась.
– С миссис Мюррей. Вы прелюбодействовали с ней прошлой ночью?
– Прелюбодействовал?
– Ну да. Совокуплялись. Как это называется, Маршалл? В библиотеке моего отца не было книг на эту тему.
– И слава Богу.
Она встала.
– Миссис Мюррей по этой причине была прошлой ночью в вашей комнате?
Улыбка вновь появилась на его лице.
– Я не прелюбодействовал прошлой ночью с миссис Мюррей. Если она была в моей комнате, то только для того, чтобы что-то принести или унести, а не потому, что я одержим похотью.
– Но это было, – сказала она. Овладевшее ею подозрение было настолько сильным, что она направилась к двери, собираясь уйти. – Было. Один раз все же был, не так ли?
Он отвел взгляд, и как раз в тот момент, когда она решила, что он не ответит, он кивнул.
– Это было очень давно, Давина. Я тогда еще не был графом, а она не была моей экономкой.
Она крепко сжала кулаками шелк юбки, а потом заставила себя расслабиться.
– В то время мы оба нуждались в утешении, – добавил он. – Теперь это уже не имеет значения. Вы моя жена.
– Очень странная жена. Одной рукой вы меня отталкиваете, а другой прижимаете к себе. Это одно из правил нашего брака?
Он не ответил.
– Разве я не должна ничего к вам чувствовать, Маршалл? Абсолютно ничего?
– Так было бы легче.
– Легче для кого? Для вас или для меня?
– Вы знали с самого начала, Давина, что наш брак не будет обычным. Если вас не предупредили об этом до нашей свадьбы, я считал своим долгом сообщить об этом после.
– Да, вы предупредили.
Это она по своей глупости решила, что между ними может что-то произойти.
– Все же я нарушила правила, Маршалл.
Ничего больше не объясняя, она просто повернулась и вышла из комнаты.
Давина оставалась в своей комнате целую неделю. Из кухни ей приносили на подносе еду. Она ничем не занималась – только читала и спала.
Никогда в жизни ей не было так скучно. И она никогда не была так подавлена.
Маршалл ни разу никого к ней не прислал, чтобы справиться о ее здоровье. Ни разу не постучался к ней в дверь. Ни разу не прислал записки.
Она могла бы быть гостьей, о которой он забыл, а она все еще живет в его доме.
Через три дня у нее кончился запас книг, которые она привезла из дома. Ночью она спустилась в огромную библиотеку Эмброуза за новыми книгами. Маршалла она там не встретила. Нигде также не было видно вездесущей миссис Мюррей. Давина вернулась в свою комнату с охапкой книг. Некоторые из них были посвящены Египту.
В конце недели она достала из шкафчика последнюю тетрадь дневника Джулианы. Всю неделю она думала о том, что ей больше не следует их читать, особенно последнюю запись. Ведь она знала, каков будет конец.
Открыв последнюю тетрадь, она увидела, что записи сделаны другим почерком. И она стала читать – печальная история Джулианы все же очень ее захватила.
«Я весь день сидела у окна, наблюдая за тем, как рабочие возводят обелиск Эйдана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85