Да, он так красив, увлекателен, смел, что вошел в пословицу: Храбр, как Боске. И ничего банального, потому что Боске — герой, который смущается от этого восторга, криков, восклицаний, виватов.Зуавы волнуются, поднимают руки, бросают в воздух свои фески и кричат во все горло:— Да здравствует Боске! Виват!Он хочет знать, хорошо ли поели люди — полные котлы и вкусный запах кушанья успокаивают его. Проходя мимо Буффарика, которого он знает пятнадцать лет, Боске дружески кивает ему и говорит:— Здравствуй, старик!Ветеран краснеет от удовольствия и вопит сквозь свою патриархальную бороду:— Да здравствует Боске!Когда гордый силуэт любимого генерала исчезает вдали, он добавляет:— Какой человек! Как хорошо умереть за него! А пока выпьем за его здоровье!Он чокается с Жаном и вдруг вскрикивает:— Что это такое?Четверо вооруженных зуавов с примкнутыми штыками под командой сержанта приближаются к ним.— Чтоб им провалиться! Я должен арестовать Сорви-голову! — отвечает сержант.— А за что?— Он едва не убил какого-то чертова сержанта… У меня приказ кебира; он клянется казнить Жана в пример другим!— Это правда, это верно, Жан?— Это правда! — спокойно отвечает Жан.— Беда! Бедняга ты мой! Ведь тут военный суд!— Я иду… что сделано, то сделано! Сержант, я готов!Тетка Буффарик перепугана, Роза бледнеет, Тото протестует, солдаты волнуются при виде Жана, уходящего, окруженного товарищами, весьма недовольными своей ролью.Пленника ведут сначала в палатку, где его ждет товарищ, трубач-капрал, по прозвищу Соленый Клюв.Он в отчаянии и. не находя слов, бормочет сквозь слезы:— Бедный! Горе какое! Бедняжка!Сержант отбирает у Жана штык, матрикул, его добрый карабин, верного товарища в битве.Потом его ведут в центр лагеря к полковнику, большими шагами расхаживающему перед своей палаткой, входная занавеска которой полуприподнята. Внутри за складным столиком сидят три офицера, у стола стоит штабной писарь с пером в руке, готовый писать.При виде арестованного полковник разражается яростными восклицаниями.— Как? Это ты? Лучший солдат моего полка, и делаешь подобные веши!— Господин полковник! Тут старая семейная вражда, и, кроме того, он оскорбительным образом потребовал, чтобы я отдал ему честь… Я света невзвидел… и ударил его уткой! Как это было смешно!— А! В самом деле? Ты находишь это смешным, несчастный? Это сержант двадцатого линейного полка, его полковник сейчас же донес все самому маршалу Сент-Арно. Маршал требует железной дисциплины. Я получил приказ созвать заседание военного суда… Ты будешь осужден!Несмотря на всю свою храбрость, Сорви-голова ощущает легкую дрожь, но скоро оправляется и, чувствуя участие и сожаление в суровых словах полковника, с достоинством отвечает ему:— Господин полковник, позвольте мне умереть завтра в битве, в первом ряду полка…— Да, это единственный способ умереть с честью! Ну, иди же, бедный Сорви-голова, судьи ожидают тебя!Окруженный четырьмя зуавами, пленник вошел в палатку, и занавеска опустилась за ним.Через полчаса все было кончено. Зуав Жан Бургейль, по прозвищу Сорви-голова, осужден насмерть. Казнь совершится на другой день в полдень.Беспощадная суровость военного регламента не позволила судьям смягчить приговор. И как смягчить? Послать на каторжные работы, в тюрьму? Нет, все, кто знает Жана, понимают, что для него в сто раз лучше смерть с двенадцатью пулями в груди.* * * Ужасная новость поразила весь полк.Даже судьи были в отчаянии, осудив на смерть этого баловня полка, и проклинали свои законы.Всякая надежда напрасна.Кто решится просить о помиловании этого железного человека, который называется Сент-Арно?Тетка Буффарик плачет, не осушая глаз. Роза, бледная, как мертвец, рыдает. Буффарик бегает, проклинает, горячится и кричит:— Никогда не найдется зуавов, способных убить Жана! Стрелять в него! О, черт возьми! Я переверну небо и землю, буду просить, умолять… Ведь нас любят здесь!Он бегает повсюду, пытается просить, хлопотать — и напрасно.Ночь наступает. Сорви-голова заключен в палатке под охраной четырех часовых, которые должны следить за ним, так как отвечают за него головой.Буффарик неутомим. В отчаянии он собирает вокруг себя двенадцать старейших сержантов полка, говорит с ними, заинтересовывает их судьбой Жана и кричит своим резким голосом:— Ну, товарищи, скажите, неужели этот храбрец из храбрецов должен быть казнен как преступник? Нет, нет, гром и молния! Если он осужден, пусть умрет смертью солдата! Пусть падет под неприятельскими пулями, сражаясь за отечество, за нашу старую Францию! Не правда ли? Пойдемте, товарищи, просить у маршала этой милости… этой великой милости!Делегация была принята маршалом. Измученный лихорадкой, едва оправившись от приступа холеры, главнокомандующий, больной, нервный, остается непоколебим. Как бы то ни было, что бы ни случилось, Сорви-голова будет расстрелян в полдень! Это послужит примером для других.Ночь проходит, свежая и тихая. Начинает светать.Начинающийся день будет последним для многих храбрецов. Пушка! Веселая заря! Зажигают костры и готовят кофе.После бессонной ночи Буффарик с красными глазами, задыхаясь, бежит увидать Жана, сообщить ему ужасную истину, обнять его в последний раз, проститься! Увы! Осужденный не должен видеть никого, даже старого друга, даже Розу, молчаливое отчаяние которой раздирает сердце.Кофе выпит, мешки сложены, оружие приготовлено. Слышен звук трубы. Дежурные офицеры скачут верхом взад и вперед, роты вытягиваются, батальоны формируются. Через четверть часа полк готов. Все — на местах, никто не может более располагать собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9