Это было очень кстати для Ника, Хиллари и мальчика.
— Поужинаешь со мной, папа? Гувернантка как раз звала Джона ужинать, и он с надеждой поднял глаза на Ника.
— Думаю, мне надо подняться к маме.
— Ну, ладно.
— Я приду, когда ты поешь, и мы немного поболтаем. Идет?
— Хорошо. — Джон снова улыбнулся отцу и вышел с гувернанткой, а Ник на минуту задержался в комнате, глядя на свой старый письменный стол. Этот стол отец подарил Нику, когда ему было двенадцать лет, перед тем, как его отправили в частную школу. Он с отвращением вспоминал проведенные там годы — ему постоянно казалось, что его просто выгнали из дома. Ник решил ни за что не отправлять сына в закрытую школу. Пусть Джон никогда не узнает этого ужаса.
Ник закрыл за собой дверь и по длинному бежевому коридору вернулся в большую гостиную, где стоял рояль; оттуда устланная ковром лестница вела наверх, в комнаты Ника и Хиллари.
Дойдя до площадки, он заметил, что дверь в комнату Хиллари приоткрыта, и тут же услышал ее пронзительный голос. Она кричала на горничную, которая выбежала из туалетной комнаты с охапкой меховых пальто и жакетов в руках.
— Не эти, черт бы тебя побрал! О Господи…
Он видел только спину жены, ее блестящие, как шелк, черные волосы, спадающие на белый атласный халат, но уже по тому, как она стоит, понял, что Хиллари не в духе.
— Идиотка, я же тебе сказала — соболь, норковое пальто и черно-бурую лису… — Она повернулась и увидела Ника, их глаза встретились. Последовала пауза.
Он не раз просил жену не кричать на прислугу, но она поступала так всю жизнь, и ей трудно было изменить привычки. Хиллари исполнилось всего двадцать восемь, но она уже была до кончиков ногтей светской дамой с тщательно причесанными волосами, ухоженным лицом и длинными красными ногтями. Даже в халате она выглядела шикарно.
— Привет, Ник. — И глаза и слова были холодными; она подставила мужу щеку для поцелуя и снова повернулась к горничной. На этот раз она не повышала голос, но тон оставался столь же резким. — Будьте любезны вернуться и принести мне то, что я просила.
— Слишком уж ты сурова с бедняжкой, — сказал Ник с мягким укором.
Хиллари слышала это тысячи раз, и ей было совершенно наплевать. Он со всеми добрый, кроме нее. Он разбил ей жизнь, но получил то, что заслужил. Ник Бернхам всегда добивается своего, но только не с ней. «Не выйдет!» — говорила она себе снова и снова. Хватит одного раза. Все эти девять лет она заставляла его расплачиваться за то, что случилось тогда. Ведь если бы не Ник, жила бы она сейчас в Бостоне возможно, даже вышла бы замуж за того испанского графа, что был от нее без ума, когда она начала выезжать в свет. Графиня… Как звучит! Графиня…
— Ты, наверное, устала, Хил. — Ник ласково погладил ее по голове и заглянул в глаза, но не нашел там ответного тепла.
— Конечно. Кто, как ты думаешь, укладывает вещи?
«Служанки», — едва не ответил он, но вовремя прикусил язык. Она ведь наверняка считает, что все делает сама.
— Боже, я уже упаковала твои вещи, одежду Джона, потом столовое белье, простыни, одеяла, тарелки… — Ее голос становился все громче и пронзительнее. Ник отошел и опустился в кресло в стиле Людовика XV.
— Ты же знаешь, я могу уложить свои вещи сам. И я уже говорил тебе, что в Париже есть все необходимое. Совсем не нужно тащить туда наши простыни и тарелки.
— Не будь ослом. Один Бог знает, кто там спал в этих постелях.
Он едва не сказал, что те, кто там спал, ничуть не хуже тех, с кем спит она, но решил проявить благоразумие. Он молча наблюдал, как снова вошла маленькая горничная, притащив на этот раз то, что требовалось: две собольи шубы, одну норковую и жакет из черно-бурой лисы, который Хиллари получила в подарок на Рождество Бог знает от кого. Известно только, что не от него. Соболь и норка — это его подарки, а вот происхождение лисы — загадка. Хотя он предполагал, что это подарок одного сукина сына по имени Райан Хэллоуэй.
— На что это ты уставился? — Он не мог отвести глаз от этой проклятой лисы. Они уже много раз ссорились из-за нее, но сейчас он не собирался снова поднимать этот вопрос. — Не заводись. И потом, ты прекрасно знаешь, что я могу и остаться. Что я забыла в этом Париже?
«О Боже, — подумал он, — только не это». День и так был тяжелым, такая жара. Вовсе не хотелось сегодня ссориться.
— Не стоит начинать все сначала.
— Нет, стоит. Мы прекрасно можем остаться.
— Нет, не можем. Я должен руководить работой парижской конторы, у меня там важные контракты, и тебе это отлично известно. И потом я как-то не предполагал, что Париж — такое неприятное место. Насколько я знаю, тебе там всегда нравилось.
— Конечно, нравилось, но не целый же год. Почему, черт возьми, ты не можешь летать туда время от времени один?
— Потому что, если я стану мотаться взад-вперед, я совсем не буду видеть тебя и Джона! — Неожиданно он вскочил, и горничная поспешила выскользнуть из комнаты. Она хорошо знала, чем кончаются их ссоры. Обычно он взрывается и начинает кричать, и тогда она обязательно швырнет в него чем-нибудь. — Разве нельзя прекратить эти пустые разговоры? Пойми, наконец, мы уезжаем — корабль отплывает через два дня!
— Ну и пусть себе отплывает, и ты вместе с ним, — сухо заметила она, сидя на кровати и поглаживая лисий мех. Она снизу вверх взглянула на мужа. — Ты прекрасно обойдешься и без меня.
— Вот как? А может, ты просто хочешь избавиться от меня на целый год, чтобы я не мешал тебе мотаться в Бостон к этому сукину сыну?
Он уже давно узнал, что она спит с кем попало, но считал, что надо сохранить брак ради Джона. Ник слишком хорошо помнил, какой одинокой и несчастной стала его жизнь в детстве после развода родителей, и поклялся себе, что никогда не сделает такой же жизнь своего сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129