И если вы по-прежнему не желаете объяснить мне, значит, решили бросить меня.
– Нет же, нет! – настойчиво сказала она. – Разве вы не видите, я с вами, все еще с вами. – И как. бы для большей убедительности поднялась с кресла, а это редко случалось с ней в последнее время, и встала перед ним, прекрасная и хрупкая в своем белом, струящемся платье. – Я не покинула вас!
Этим усилием одолеть слабость она так великодушно подтверждала свои слова, что, если бы ее порыв не увенчался, к счастью, успехом, Марчер скорее огорчился бы, чем обрадовался. Она стояла перед ним, и холодная прелесть глаз сообщалась всему ее облику, так что в ту минуту Мэй Бартрем как бы вновь обрела юность. Поэтому он не жалел ее, он принимал то, что она предлагала, – готовность помочь ему и сейчас. Но вместе с тем чувствовал – этот свет в любой миг может угаснуть и, значит, нельзя терять времени. Ему не терпелось задать ей несколько самых важных вопросов, но тот, что как бы сам собой вырвался у него, по сути вмещал все остальные.
– Тогда скажите мне, буду ли я сознавать, что страдаю?.
Она, не колеблясь, покачала головой.
– Нет!
Теперь он окончательно уверовал: ей ведома тайна – и был потрясен.
– Но что может быть лучше? Почему вы считаете, что это самое худшее?
– А по-вашему, самое лучшее?
Она явно говорила о чем-то конкретном, так что Марчер опять встревожился, хотя луч успокоения все еще брезжил ему.
– Но чем плохо, когда человек не сознает?
Он задал этот вопрос, и они молча взглянули в глаза друг другу, луч стал еще ярче, и тут Марчер прочел в ее лице что-то, бьющее прямо в цель. И тогда, до корней волос залившись краской, он задохнулся – так пронзительна была догадка, разрешавшая как будто все сомнения. Его вздох гулко разнесся по комнате.
– Понял! Если я не страдаю… – проговорил он, когда снова обрел дар речи.
В ее взгляде, однако, было сомнение.
– Что вы поняли?
– Как что? То, конечно, что вы имеете, что имели всегда в виду.
Она опять покачала головой.
– Сейчас я имею в виду не то, что прежде. Это совсем другое.
– Новое?
– Новое, – помолчав, сказала она. – Не то, что вы думаете. Я знаю, о чем вы подумали.
Теперь можно было передохнуть от догадок; но что, если она все-таки неверно поняла?
– Вы не считаете, что я действительно осел? – спросил он не то горестно, не то угрюмо. – Что все это – заблуждение?
– Заблуждение? – повторила она с глубокой жалостью. Ему стало ясно – такая возможность представляется ей чудовищной, и не ее имела она в виду, обещая, что он не будет страдать. – Нет, разумеется, нет! – твердо сказала она. – Вы были правы.
Однако он не мог отделаться от мысли – а вдруг, прижатая к стене настойчивостью допроса, Мэй Бартрем просто пытается спасти его? Ведь всего гибельнее для него – так, во всяком случае, казалось Марчеру – было сознание, что история его жизни глупа и банальна.
– Это правда? Может быть, вы боитесь, что я не выдержу, если до конца пойму, каким я был болваном? Ответьте, вся моя жизнь не была отдана пустому вымыслу, дурацкому заблуждению? Не зря я ждал? Дверь не захлопнулась перед самым моим носом?
Она еще раз покачала головой.
– Что бы там ни было, но это не так. И какая бы ни была реальность, она реальна. Дверь не захлопнулась. Дверь открыта, – сказала Мэй Бартрем.
– Значит, что-то случится?
И опять она выжидающе помолчала, не отводя от него пленительных холодных глаз.
– Для этого нет слова «поздно».
Скользящим шагом она подошла к нему, приблизилась, постояла с минуту совсем рядом, точно переполненная тем, что не было произнесено. Этим движением она, видимо, хотела придать чуть больше весу словам, которые не решалась и все-таки намеревалась сказать. Он стоял у незажженного камина, украшенного только маленькими старинными часами отличной французской работы и двумя безделушками из розового дрезденского фарфора, и Мэй Бартрем длила его ожидание, ухватившись за каминную доску, как бы ища в ней поддержки и ободрения. Она длила и длила ожидание, вернее, длил его он сам. И вдруг ее движение, ее поза с прекрасной живостью подсказали ему, что у нее есть еще что-то для него: поэтому так нежно сияло ее изможденное лицо, так светилось белым свечением серебра. Марчер видел – она не ошибается, из ее глаз глядит та самая истина, о которой шел их разговор, до сих пор наполнявший воздух недобрыми отголосками, но сейчас, без всякой логики и оснований, эта истина почудилась ему несказанно успокоительной. Охваченный изумлением, он с жадной благодарностью ждал ее откровений, и минута шла за минутой, а они все молчали, она – обратив к нему светящееся изнутри лицо, он – ощущая невесомую настоятельность ее близости, глядя на нее ласково и по-прежнему только выжидательно. Но напрасно он ждал, слово так и не было произнесено. Произошло другое, выразившееся сперва в том, что она закрыла глаза. В тот же момент ее слегка передернуло, и, хотя Марчер продолжал в упор смотреть на нее, продолжал смотреть еще требовательнее, она, отвернувшись, направилась к креслу. Она отказалась от напрасной попытки, но он ни о чем другом уже не мог думать.
– Вы так и не сказали…
Отходя от камина, она коснулась звонка и, бледная неживой бледностью, опустилась в кресло.
– Простите, мне очень нездоровится.
– Так нездоровится, что вы не можете сказать мне?… – В страхе он подумал и чуть было не крикнул – а вдруг она умрет, ничего не открыв ему, но, спохватившись, задал вопрос по-иному; впрочем, она ответила, как будто те слова были сказаны.
– Вы и сейчас… не знаете?
– Сейчас? – Она, казалось, подразумевала, что за последние минуты что-то изменилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19