От подобного диссонанса кружилась голова, и только обилие свежего зимнего воздуха помогало Ксении не терять сознание.
В парке немного полегчало. Мир сфокусировался и наполнился оттенками. Короткий зимний день подошел к концу, и по всему парку зажглись газовые фонари. Где-то в стороне заиграл оркестр, студенты Университета, встав в круг, пытались соорудить что-то вроде небольшого торнадо. Получалось – точнее, не получалось – очень весело, в круг приглашались все прохожие с мечами или вольтами. Николай вопросительно посмотрел в сторону Ксении, но, очевидно, решил, что на сегодня и без того достаточно.
Ксения придерживалась того же мнения. В парке было интересно, но это наверняка не последний раз. До стадии подмастерья девушке оставалось полтора года – срок вполне достаточный, чтобы внимательно изучить Гатчину с парком.
Над головой проплыл очередной дирижабль, а может, и не один – Ксения все больше смотрела по сторонам, а не в небо.
– Пора возвращаться, – задумчиво произнес Николай, присмотревшись к большим университетским часам. – Поликарпу Матвеевичу вряд ли понравится, если мы пропустим ужин. По случаю твоего приезда готовится что-то необычное.
– И я не имею представления, – кивнула Ксения.
Видения будущего прекратились, оставляя однозначность настоящего пополам с усталостью. К усталости прибавлялась странная апатия, нездоровая и фрагментарная. Казалось, что все газовые фонари, попадавшиеся на пути, пульсируют в такт ударов сердца, голос Николая становился то тише, то громче, невпопад, где-то на середине фразы.
Отчего-то домой пошли через аэродром. Там фонарей было не в пример больше, чем в парке, однако обилие дирижаблей, приземлившихся или висящих над причальными мачтами, не позволяло свету распространяться вдаль. Гигантские газовые камеры, как тучи, нависали над заправочными установками, приземистыми залами ожидания и многочисленными ангарами для ремонта.
– Страшно, – призналась Ксения, проходя по краю посадочного поля. – Как будто очутился на дне Мирового океана и попал на дружескую встречу левиафанов. Вот-вот кажется: сделаешь выдох, а на вдохе вместо воздуха польется в легкие соленая вода.
Дышать действительно становилось трудно. Вдоху и выходу сопутствовало какое-то препятствие, похожее на Воздушную Ловушку, неведомым образом оказавшуюся в бронхах. Почему-то это затруднение не распространялось на речь. Слова выходили без напряжения, да и воздух для новых слов проникал в легкие обычным порядком. Само собой захотелось говорить, говорить, говорить – не выбирая тем, не следя за связностью и смыслом. На «ты» они с Николаем перешли еще в самом начале прогулки. Со стороны Ксении это была естественная реакция, связанная с футуроскопической волной: когда знаешь будущее человека лучше, чем он сам, невольно принимаешь его в свой круг и позволяешь себе вольность говорить ему «ты». С Николаем, очевидно, сходную роль играло стилевидение.
Ксения рассказала спутнику о родном приграничном городке, о своей семье, братьях, сэнсэе, во всех подробностях описала долгую дорогу в Гатчину, на воздушном транспорте с тремя пересадками, в Иркутске, Перми и Твери. Удивляясь срывающимся с языка формулировкам, довольно точно описала ощущения накатывающего будущего и отступающего в сторону, в позицию не вмешивающегося ни во что, настоящего. Николай внимательно слушал ее, как будто понимал всю значимость этого монолога. А может, и понимал, поскольку стилевидение, в отличие от футуроскопии, не вырывает человека из потока жизни, а, наоборот, погружает его все глубже и глубже.
Неожиданно Ксении стало хуже. Николай заметил проезжавшего мимо Михея и замахал ему. Михей был уже нетрезв, однако это ничуть не мешало ему ворочать рычаги паромобиля. Машина ловко развернулась на сто восемьдесят градусов, подъехала к прогуливающимся и остановилась.
– Подвезете до школы Архипова? – поинтересовался Николай, памятуя о наставлениях сэнсэя. – Мы заплатим!
Глаза Михея хищно сверкнули в неверном свете газового фонаря. Транспортируемая им штанга для посадочной мачты была отцеплена в мгновение ока. Водитель клятвенно заверил Ксению, Николая, а также всех православных святых в том, что подберет штангу сразу после того, как выполнит богоугодное дело, подработает извозчиком. За дело Михей взялся споро, машина заурчала и двинулась в путь, словно только и ждала именно таких вот пассажиров.
– С ветерком докачу! – приговаривал водитель едва ли не трижды в минуту. – Ежели оно надо, мы можем не просто быстро, а абсолютно быстро.
Каким образом Михей представлял себе абсолютную быстроту, осталось неизвестным. Разогнавшаяся машина, громыхая сваленными в грузовом отсеке предметами, затормозила в сотне метров от школы.
– Ну прямо как заколдовали тропинку! – в сердцах воскликнул водитель. – И в тот раз сломались, и в этот раз неполадка. Извиняйте Михея. Тут Михей не виноват. Во всем гремлины виноваты. Это мне начальник аэродрома по секрету объяснил.
На свежем воздухе Ксении чуть полегчало. Резко полегчало, с внезапно проявившейся пульсацией крови в висках и слабостью в ногах.
«Еще не хватало упасть в обморок перед воротами школы, – напрягая силу воли, подумала она. – До комнаты обязательно надо добраться своим ходом».
Замысел удалось реализовать на три четверти. Афанасий резво отворил ворота, ловко забросил брус засова, когда прогуливавшиеся вошли во двор, зычно кликнул Оксану и юркнул за угол. Ксения с трудом поднялась на крыльцо, прислонилась к бревенчатой стене. Заходить внутрь не хотелось. Внутри не было свежего воздуха, зато была лестница на второй этаж, о существовании которой Ксения успела благополучно забыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136