Через обращение к личной истории и
лечение словом (и - на основе слова) происходит очищающее
самопознание и исцеление. Одним из его незаменимых средств
становится <трансферентная любовь>, проецируемая, как на
экран, пациентом на аналитика.
Возвращаясь к архаическим параллелям психоанализа, мы
теперь яснее сможем понять слова Леви-Строса от том, что
психоаналитик, как и шаман, становится действующим лицом
мифа больного. И тот, и другой лечат чисто психологическими
средствами, хотя направления их движения часто противопо-
ложны. Шаман говорит и внушает, психоаналитик - слушает и
поощряет спонтанность, шаман предлагает для интерпретации
готовые символы и <приводит> болезнь к социальному мифу,
психоаналитик - помогает создавать индивидуальный миф из
элементов своего прошлого и изжить его конфликтующую с
реальностью часть. Шаману для успешного врачевания необхо-
димо существование магическо-социальной системы, поддержи-
вающей и разделяющей его убеждения. Для психоанализа же
существует лишь опасность превращения в такую систему. Тогда
он будет заниматься не лечением, а обращением, перестройкой
всех психических функций пациента в соответствии с психоа-
налитическими интерпретациями и созданием, таким образом,
чувства безопасности. Тенденция к этому видится Леви-Стросом
в распространении психоанализа за пределы терапии.
Здесь мы видим, как известный антрополог противопостав-
ляет мифологическое устремление к мироустроительному и ду-
шевному единству направленности научной медицины на устра-
нение причины заболевания. В другой статье (<Эффективность
символов>) он, напротив, настаивает на сходстве психоанализа
и мифологической системы, определяя бессознательное как
<совокупность структур> и <символическую функцию>, общую
всем людям и независимую от культурных вариаций. В таком
ракурсе аналитик и шаман видятся лишь как трансформации
некой общей культурной роли, инвариантны единой универса-
лии, и обращение к магической практике может прояснить
психоаналитику истоки его деятельности, (Не случайно статья
<Эффективность символов> посвящена Раймону де Соссюру,
ученику Фрейда, одному из основателей Парижского психоа-
налитического общества, президенту Европейской ассоциации
психоанализа. Близость интересов Леви-Строса и Р. де Соссюра
определялась не только тем, что последний был сыном основа-
теля структурной лингвистики Фердинанда де Соссюра, труды
которого стали методологическим фундаментом структурной
антропологии, но и постоянным интересом его к истории до-
фрейдовских психотерапевтических учений [см. 1371.) Мы еще
будем возращаться к левистросовской трактовке бессознатель-
ного в разделах об аналитической психологии Юнга и о струк-
туралистских интерпретациях фрейдизма. Сейчас же несколько
слов о <психопрактических> сближениях мифа и психоанализа,
Действительно, как и миф, психоанализ ставит целью внести
упорядоченность в некий первозданный хаос (если в мифе это
состояние мира в нераздельности микро- и макрокосма, то в
психоанализе это принципиально <внутреннее> психическое,
бессознательное). Как и миф, психоанализ пользуется для этого
средствами слова (не случайно и обилие мифологически-образ-
ной терминологии в психоанализе) и ритуализированного дей-
ствия. Начиная с работы Фрейда <Психопатология обыденной
жизни> (1901 г.), а фактически и с первой собственно психо-
аналитической работы <Толкование сновидений>, психоанализ
претендует не только на объяснения и терапию невротических
феноменов, но и на целостное объяснение-толкование и толко-
вание-оформление человеческой психики. Он совершает путь
от ориентированного на науку целительства к причудливо соче-
тающимся метапсихологическому умозрению и вееру психо-
практик. Собственно говоря, эта новая, по сравнению с тради-
ционной европейской наукой, связность <практического> и <ин-
теллектуального> и составляет ту особенность психоанализа,
которая воспринимается как его <мифологичность>. Именно в
архаических культурах принято сегодня видеть пример нераз-
рывности мифа и ритуала, словесного и действенно-практиче-
ского, дискретного и непрерывного, и именно это оказывается
новым и актуальным в психоанализе (см, 1 1 8). Он располагается
именно в том разрыве мира культуры (науки, текстов, идеалов)
и мира жизни (см, предыдущий раздел), который начинает осоз-
наваться как болезненный и тягостный в XX веке и в его
преддверии,
Осознание это ярко выразил французский экзистенциализм,
провозгласив бесплодность всех научных и философских воп-
росов перед извечно человеческим вопросом - <быть или не
быть?> И вопрос этот был задан самим существованием, бытием
и бытом человека XX века. Выбитость из социальных луз вой-
нами и революциями (О. Мандельштам) оставляла человека один
на один с угрозой собственного небытия. И - один на один с
историей. <Психолог в концентрационном лагере> (В, Франкл),
<интеллигент в особых обстоятельствах> ленинградской блокады
(А.Я. Гинзбург) оказывались не только перед угрозой небытия
физического, но и перед лицом небытия смысла. На глазах
рушащийся осмысленный мир, XIX век, убиваемый в лагерях
ХХ-го (В. Шаламов), делали невозможным опору на традицион-
ные ценности и требовали создания своего уникального смысла.
Все эти тенденции (а кроме них - автоматизация и отчужден-
ность жизни в современном индустриальном обществе, порож-
денный ею <экзистенциальный вакуум>) полностью проявились
лишь к середние века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107