– И это все? Просто на запад?
– Ну, вообще-то вы собирались в Тулузу, но до нее ж еще переть и переть... И к тому ж, кто вас знает, куда вам посередь дороги повернуть вздумается? Вот так восемь годков назад поехали мы с вами раз в один городок, где, как говорили, церковь построили новую... а вернулись только через четыре года, из Палестины из самой.
Я хмыкнул:
– И часто мы с тобой так ездили?
– Господин мой, – проникновенно сказал толстяк, – все те восемь лет, что я с вами, мы только так и ездили.
Дела.
– Давай-ка теперь вернемся к тому, с чего начали. Как тебя зовут?
– Тибо. Слуга я ваш. Неужели не помните?.. Мы ж с вами всю Палестину... От Акры до Аскелона... Вот напасть-то ведь какая, прости Господи...
– Хватит ныть. Подумал бы лучше, что теперь делать.
Тибо почесал затылок:
– А что делать? В Эжль ехать надо. К епископу.
– Зачем нам епископ?
Тибо удивился:
– Да как же? Чтоб рассказать о поединке. А то ведь еще наплетут всякого...
– Самому епископу и рассказать?
– Ну да. Это ж его земля. И отпущение он же даст. Индульгенцию.
Что такое индульгенция, я у Тибо спрашивать не стал.
Пока мы собирали шмотки, у меня крепло мрачное предчувствие насчет будущей верховой езды. Вдруг я и на лошадь залезть не сумею. Буду ходить вокруг да около и размышлять, как бы половчее вдеть ногу в стремя. Или свалюсь, едва Принц двинется с места.
Предчувствия не оправдались. К своему собственному удивлению, я оказался весьма неплохим наездником. Мое тело отлично помнило, что ему следует делать, а Принц помнил, что следует делать ему. Мне оставалось только любоваться окрестностями.
День выдался прекрасный. Лето, птички поют... лес вокруг...
– Скажи, Тибо, – обратился я к своему спутнику, – а когда станет известно о смерти Гийома, у нас не будет неприятностей?
Тибо пожал плечами:
– Может, и будут. Если родственники у него найдутся. Но он же северянин. Пока еще доберутся до нас эти родственники...
– Только родственников нам и надо опасаться?
– А кого ж еще? Вы ведь честно его убили.
Эжль оказался небольшим городком, окруженным садами и огородами. Ни городской стены, ни частокола вокруг Эжля не было, зато в самом центре громоздилась здоровенная постройка, поначалу принятая мною за крепость. Но это была не крепость. Это был монастырь.
Вообще-то сей монастырь мало отличался от укрепленного замка. Толстые стены с бойницами, мощные дубовые ворота, затянутый ряской ров и невысокая насыпь, густо заросшая сорными травами. Западную стену оберегала круглая низенькая башня.
На насыпи со скучающим видом сидела босоногая девчушка и следила за гусями, которые бродили внизу. Когда отдельные гуси-альпинисты пытались взобраться на насыпь, девчушка хворостиной сгоняла их обратно.
Когда мы подъехали к воротам, те приоткрылись и выпустили нам навстречу мужика в темной длиннополой рясе и с бритой макушкой монаха.
Монах поначалу нас не заметил – болтал с кем-то, остававшимся с той стороны. Затем они оба – монах и его невидимый собеседник – дружно заржали. Монах обернулся, увидел нас.
– К епископу? – поинтересовался он. – Марк, не закрывай ворота!
В створе показалась толстая морда в рытвинах от оспы.
– Откуда едете?
– Из Арля.
– В Ним не заезжали?
Тибо покачал головой:
– Закрыт сейчас город. Болезнь там вроде какая-то.
Монах кивнул:
– Закрыт, значит... Додумались наконец... Ну, с Богом.
– Епископ-то где? – спросил Тибо.
– Монсеньор Готфрид сейчас в трапезной, – важно изрек первый монах. И пошел по своим делам.
Хорошо смазанные петли не заскрипели, когда привратник Марк открывал ворота.
«Бумм!» – сказала левая створка, глухо ударяясь о стену.
«Бумм!» – сказала правая створка несколькими секундами позже.
Мы въехали в монастырский двор.
По двору бродили свиньи и куры. Еще один монах, с макушкой, обросшей недельной щетиной, возился у колодца. Мы его не заинтересовали.
Во дворе имелись две каменные постройки: церковь и большой дом посередине двора; и множество деревянных: амбаров, сарайчиков и прочих хозяйственных построек.
Мы остановились неподалеку от большого каменного дома. Я спрыгнул с коня и уж было направился к крыльцу, когда меня остановил окрик Тибо:
– Ваша милость!
Я повернулся:
– Что еще?
– Деньги-то забыли взять, – укоризненно напомнил мне Тибо и принялся рыться в моей седельной сумке.
– А они что, нам здесь понадобятся?
– Ну вы, господин Андрэ, совсем как дите малое... – пробормотал Тибо, не переставая обшаривать сумку в поисках кошелька. – Епископ Готфрид – сеньор этих земель. Значит, он и судья тутошний, и правитель... Смекаете, к чему я?.. К тому ж он еще и священник, слуга Господа Бога нашего, лицо, так сказать, духовное...
– Ладно, я понял. Сколько ему нужно дать?
– По повелению нашего августейшего короля штраф за убитого на поединке – три марки. Это, значит, Готфриду причитается как лицу светскому...
Я не смог удержаться от улыбки: очень уж забавными выглядели эти подсчеты.
– А как лицу духовному?
– Тут сложнее, господин Андрэ. Чем больше вы пожертвуете на благо Святой Римской Католической Церкви – тем меньше епитимья будет.
– У нас есть второй кошелек?
– Есть... – Тибо слегка растерялся. – В моей сумке...
– Ссыпь пока деньги в одну кучу. А в кошелек положи монет шесть-семь и дай его мне.
Тибо несколько секунд задумчиво жевал губами, потом сообразил, что к чему, и, криво ухмыльнувшись, принялся исполнять приказание.
– Господину епископу, – отчеканил я, принимая из рук Тибо изрядно похудевший кошель, – совершенно не обязательно знать, какими именно финансами мы располагаем.
Монсеньор Готфрид, епископ Эжльский и Каронский, любезно изволил принять меня в своих личных апартаментах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20