Я вижу: это враги, враги надолго, - может быть, на всю жизнь. На каких-то пустяках сшиблись эти характеры, в каких-то темных углах души разыгрались инстинкты, расходились темпераменты. Нечаянный взрыв - обычный финал неосторожного обращения с характером - этот отец, конечно, взял палку. А сын поднял против отца свободную, гордую голову - недаром ведь отец рубился со шкуровцами! Так было вначале. Сейчас он извивается в беспамятстве, а сын?
- Я гляжу на Мишу сурово и тихо говорю:
- Поедешь в коммуну Дзержинского! Сегодня!
Мальчик выпрямился на стуле. В его глазах заиграли целые костры радости, осветили всю комнату, и в комнате стало светлее. Миша ничего не сказал, но откинулся на спинку стула и направил родившуюся улыбку прямо на шкуровский шрам, на замученные очи батька. И только теперь я прочитал в его улыбке неприкрытую, решительную ненависть.
Отец печально опустил голову.
Миша ушел с инспектором, а отец спросил у меня, как у оракула:
- Почему я потерял сына?
Я не ответил. Тогда отец еще спросил:
- Там ему хорошо будет?
Книги, книги, книги до потолка. Дорогие имена на великолепных корешках. Огромный письменный стол. На столе тоже книги, монументальный саркофаг чернильницы, сфинксы, медведи, подсвечники.
В этом кабинете жизнь кипит, книги не только стоят на полках, а и шелестят в руках, газеты не только валяются между диванными подушками, а и распластываются перед глазами: здесь события обсуждаются, живут - в интонациях, украшенных тонким знанием. А между событиями, растворенные в табачном дыме, ходят по кабинету лысины и прически, бритые подбородки, американские усики и янтарные мундштуки, и в рамках роговых оправ смотрят глаза, увлажненные росой остроумия.
В просторной столовой чай подается не богатый, не старомодный самоварный чай, не ради насыщения, а чай утонченный, почти символический, украшенный фарфором, кружевными салфетками и строгим орнаментом аскетического печенья. Чуточку томная, немножко наивная, изысканно-рыженькая хозяйка балованными маникюрными пальчиками дирижирует чаем. К чаю прилетают веселым роем имена артистов и балерин, игриво-проказливые новеллы, легкокрылые жизнерадостыне эпизодики. Ну, а если к чаю подадут закуску и улыбающийся хозяин два-три тура сделает с графинчиком, тогда после чая снова переходят в кабинет, снова закурят, придавят на диване газетные листы, подомнут боками подушечки и, откидывая головы, захохочут над последним анекдотом.
Разве это плохо? Кто его знает, но среди этих людей всегда вертится и заглядывает в глаза двенадцатилетний Володя, мальчик худенький и бледный, но энергичный. Когда очередной анекдот почему-либо запаздывает выходом, папа подает Володю, подает в самой миниатюрной порции. В театральной технике это называется "антракт".
Папа привлекает Володю к своим коленям, щекочет в Володином затылке и говорит:
- Володька, ты почему не спишь?
Володя отвечает:
- А ты почему не спишь?
Гости в восторге. Володя опускает глаза на папино колено и улыбается смущенно - гостям так больше нравится.
Папа потрепывает Володю по какому-либо подходящему месту и спрашивает:
- Ты уже прочитал "Гамлета"?
Володя кивает головой.
- Понравилось?
Володя и в этот момент не теряется, но смущение сейчас не у места:
- А, не очень понравилось! Если он влюблен в... эту... в Офелию, так почему они не женятся? Они волынят, а ты читай!
Новый взрыв хохота у гостей. Из угла дивана какой-нибудь уютный бас прибавляет необходимую порцию перца:
- Он, подлец, алиментов платить не хочет!
Теперь и Володя хохочет, смеется и папа, но очередной анекдот уже вышел на сцену:
- А вы знаете, что сказал один поп, когда ему предложили платить алименты?
"Антракт окончен". Володя вообще редко подается в таком программном порядке - папа понимает, что Володя приятен только в малых дозах. Володе такая дозировка не нравится. Он вертится в толпе, переходит от гостя к гостю, назойливо прислоняется даже к незнакомым людям и напряженно ловит момент, когда можно спартизанить: и себя показать, и гостей развеселить, и родителей возвеличить.
За чаем Володя вдруг вплетает в новеллу свой звонкий голос:
- Это его любовница, правда?
Мать воздевает руки и восклицает:
- Вы слышите, что он говорит? Володя, что ты говоришь?!
Но нпа лице у мамы вместе с некоторой нарочитой оторопелостью написаны и нечаянные восхищение и гордость: эту мальчишескую развязность она принимает за проявление таланта. В общем списке изящных пустяков талант Володи тоже уместен: японские чашки, ножики для лимона, салфеточки и ...сын замечательный.
В мелком и глупом тщеславии родители не способны присмотреться к физиономии сына и прочитать на ней первые буквы будущих своих семейных неприятностей. У Володи очень сложное выражение глаз. Он старается сделать их невинными, детскими глазами - это по специальному заказу, для родителей, но в этих же глазах поблескивают искорки наглости и привычной фальши - это для себя.
Какой из него может выйти гражданин?
Дорогие родители!
Вы иногда забываете о том, что в вашей семье растет человек, что этот человек на вашей ответственности.
Пусть вас не утешает, что это не больше, как моральная ответственность.
Может настать моент, вы опустите голову и будете разводить руками в недоумении и будете лепетать, может быть, для усыпления все той же моральной ответственности:
- Володя был такой замечательный мальчик! Просто все ворсторгались.
Неужели вы так никогда и не поймете, кто виноват?
Впрочем, катастрофы может и не быть.
Наступает момент, когда родители ощущают первое, тихонькое огорчение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21