– Когда я мужчина, эта одежда мне впору.
– Я не раз говорил тебе, что не люблю, когда ты меняешь пол.
– А мне нравится. – Она перевязала кончик косы шелковой лентой.
– Почему ты не убила мальчишку?
– Не знаю. – Эфа пожала плечами. – Не убила, и все. Пусть кто-нибудь другой убьет.
– Султаны недовольны.
– Я поняла.
– Что еще ты поняла?
– Что ты считаешь меня ребенком.
– И что ты думаешь?
– Думаю, что ты ошибаешься. Ведь ты можешь ошибаться, Достопочтенный.
– Могу, Разящая. Но смерть этого мальчика была очень важна для нас. Звезды предсказывают ему великую судьбу. А нам – гибель. Ты знала об этом и все же пощадила его. Почему? Взрослый человек всегда даст объяснения своим поступкам.
– Разве? – Эфа презрительно фыркнула. Красные глаза без зрачков прищурились насмешливо. – А я вот уверена, что как раз наоборот. Я женщина, Судир. А женщина никогда не объясняет свои действия. Женщина глупа.
– Что ж, – старик улыбнулся, – стань мужчиной и попробуй подумать.
– Не стану. – Черные губы недовольно скривились. – Я не правильно думаю, когда я мужчина.
– Да? И как же ты думаешь, можно узнать? Эфа замолчала надолго, глядя на огонь, багровеющий в прорезях жаровни.
– Я думаю, – медленно проговорила она, – что у меня нет к не может быть хозяина. Я думаю, что ваша правда – не правда, а ложь. Вы говорите, что нет Судей и некому Судить. Что Пламень и Мрак – это сказки, которые придумали себе люди вместе со своими законами. Что нет Добра и нет Зла, а потому нет добрых и злых поступков. Я знаю, что все это так. Но когда я мужчина, я думаю, что Судья есть. И этот Судья – я сам... сама.
– Чтобы судить, надо знать, как правильно, а правил не существует.
– Я – правила! – Эфа выпрямилась, отводя взгляд от огня. – Я знаю, где Зло и где Добро. Я устанавливаю Закон. Для себя.
– Если ты устанавливаешь Закон, кто мешает тебе нарушить его?
– Я же и мешаю. – Она досадливо махнула рукой. – Зачем говорить об этом, Судир? Я становлюсь мужчиной не для того, чтобы думать, а для того, чтобы брать женщин. Тело хочет любви, а я не хочу, чтобы брали меня, понимаешь?
– Может быть. – Старик пожал плечами. – Мне трудно судить. Я никогда не был женщиной. Не хочешь съездить в Лахэ?
– Хочу. Там умные люди. Я не нужна тебе здесь?
– Пока нет. Поживи там. Послушай, о чем говорят, чего ждут, к чему готовятся. И подумай заодно о том, почему все-таки ты не выполнила задания. Ступай. – И уже когда она была у дверей, Судир поднял сухую руку:
– Зфа, там, в Лахэ, среди молодых ребят посмотри, кого бы ты хотела видеть моим наследником.
– Помирать собрался? – спросила она, не оборачиваясь.
– Когда-то надо. Выбери. А когда вернешься, расскажешь, почему сделала выбор. Кстати, ты еще помнишь, как называла себя тогда, пятнадцать лет назад?
– Когда ты нашел меня?
– Да.
Она постояла, когтем скребя резные двери. Замшевая безрукавка висела мешком, штаны были подвернуты чуть не в два раза. Потом развернулась:
– Не помню. Что-то рычащее, да? Р-рысса? Р-росса?
– Ладно. Иди.
Девушка скользнула в коридор. Хлопнула в ладоши. Низкий голос далеко разнесся под каменными сводами:
– Зухра! Гюльназ! Быстро ужин!
И тихий шелест босых ног. Девушки-рабыни боялись госпожу Эфу едва ли не больше, чем самого старика Судира. Впрочем, насколько мог он судить, эти же самые девушки ничего не имели против мужчины, которым становилась Эфа время от времени.
"Тресса. – Хозяин набил табаком видавшую виды трубку. – Тресса Эльрик де Фокс. Интересно, а становясь мужчиной, она (он?) помнит свое прежнее имя?”
***
Школа Лахэ располагалась к югу от Гульрама, в Огненных горах, что протянулись вдоль побережья и даже дерзко врезались в океан гигантским волноломом, изрезанным гротами и пещерами. Твари морские, земные и подземные населяли Огненные горы и считали их своими, но с людьми предпочитали не ссориться. Во всяком случае, с барбакитами. Зато всех пришлых, любопытствующих или случайных бродяг убивали с удовольствием, совмещая таким образом приятное с полезным. И человечинкой полакомиться, и в Лахэ никого не допустить.
Эфа торопила коня, по привычке забывая о недовольстве охраны. Ей не в тягость было палящее солнце, превратившее степь в раскаленное жерло печи. Если люди такие нежные, если им после легкого обеда обязательно нужно поспать в тенечке, если не могут они ехать круглыми сутками, останавливаясь лишь для того, чтобы дать отдых лошадям, – пусть и не берутся ее охранять. В конце концов, она сама может постоять за себя. Судир, конечно, головы снимет охране, если с Эфой что-нибудь случится. Но почему ее должны беспокоить чужие головы?
Она подгоняла коня. Пятерка гулямов, ругаясь сквозь зубы, спешила следом.
Эфа торопилась в Лахэ.
Ей нравилось бывать там, в горах, где скалы рушились в океан, а белопенные валы снова и снова с безнадежной яростью кидались на неприступные стены. Ей нравились птицы, гнездящиеся в горах. Нравилось смотреть, как кружат они в нереально синем небе. Нравилось, как звенит воздух от грохота волн и бесконечных птичьих криков.
Небо... Оно должно было быть светлее. Прозрачнее. А океану полагалось бы быть не зеленым, а сизым, серым, седым. “Почему?
Она не знала и не задумывалась над этим. Так было бы лучше. Но и то, что есть, тоже неплохо.
А в толще скал, укрытая от мира, от людей, от всего, что могло помешать, жила, трудилась, воспитывала убийц и правителей, лазутчиков и воров, воинов и ученых школа Лахэ. Там, в огромной библиотеке, хранились и переписывались книги. Древние книги, хранящие сказки, знания, веру и ереси прежних времен. Новые книги. Тоже сказки, знания, вера и ереси, но иные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12