Лев Славин
По ту сторону холма
Нарбутас разозлился.
– Левей! Говорят тебе, левей, камбала ты подслеповатая!
И он добавил в сердцах:
– Шел бы ты лучше в мороженщики, Губерт, право…
Молотобоец, высокий юноша с плечами атлета я пухлым, еще детским ртом, оскорбленно нахмурился.
«Ему что, – злобно подумал он, – потюкивает себе ручником, и все. Видать, память отшибло у старого черта…»
– Дай-ка мне, – вдруг сказал Нарбутас своим гудящим баском.
Губерт боязливо посмотрел на кузнеца: неужто старик прочел его мысли? Подручный считал маленького въедливого Нарбутаса чем-то побольше обыкновенного человека.
Кузнец выдернул кувалду из рук опешившего молотобойца и натянул рукавицы.
– Ухватывай покрепче, – прогудел он.
Губерт зажал клещами длинную багровую полосу стали. Вспоминая движения Нарбутаса, он робко ударил маленьким ручником, как это делают кузнецы, указывая подручным, куда бить.
– А ну, не суйся, – отмахнулся Нарбутас.
Он легко занес кувалду и с силой обрушил ее на поковку. Потом второй раз, третий… И пошел бить.
У соседних горнов ребята обернулись. По звуку они поняли, что работает мастер.
– Что, Антанас, еще не вечер? – крикнул молодой кузнец Саша Копытов. Он сам когда-то был в подручных у Нарбутаса и знал, каково это.
Нарбутас весело подмигнул. Копытов засмеялся. Как всегда, он с любопытством озирался по сторонам и, казалось, только и искал повода, чтобы радостно расхохотаться.
Нарбутасу стало жарко. Он расстегнул продымленный комбинезон, на минуту спустил его с плеч и отер пот. Голые грудь и спина были закопчены.
Нарбутас не похож на кузнеца – коротенький, юркий, с небольшими руками. Встретишь его в субботу вечером на проспекте Ленина – размашистая походка, ухарски заломленная шляпа, ловко прикрывающая седеющие виски, пестрый развевающийся галстук, – ни дать ни взять прифрантившийся «селедочный» морячок из Клайпеды.
Только когда Нарбутас раздевался, становилось видно, как он крепок. Ни капли жира на смуглом торсе, точно откованном из бронзы. Под загорелой кожей ходят мощные бугры мышц. «Еще не вечер» – излюбленное его присловье. Он и сейчас недурно бегает стометровку. А не более чем лет двенадцать назад в республиканских состязаниях по боксу вышел в полусреднем весе на второе место. Что же касается танцев, то на площадке в Доме офицера нет более удалого заводилы, чем Антанас Нарбутас. В такие минуты даже девушки забывают о его возрасте.
При этом Нарбутас нисколько не кичится своим здоровьем. Он просто не замечает его, А если кто не достигнув и пятидесяти начинает поскрипывать и отнимать время у медиков, так это, по мнению Нарбутаса, несчастный случай, а то, может, попросту, извините, и вранье.
Он ударил кувалдой еще раз и спросил:
– Соображаешь?
Сейчас Нарбутас добивался от Губерта, чтобы тот понял наконец, что такое согласованность, когда усилия двух человек достигают полного слияния в работе. «Чесать языком» старый кузнец не считал нужным. Он только показывал. По его мнению, это гораздо красноречивее, чем нудноватые разговорчики о «чувстве ритма», о «рациональных движениях» и прочая болтовня, которую обычно разводят заучившиеся Инструкторы из учебно-методического отдела.
«Не знаю, – говорил он, – может, где-нибудь там, в балетной школе, оно и к месту. А у нас, в кузне, знаете, по-простому: смотри на меня и делай, как я. У меня подручный, знаете как? Бровью поведу – все понял! А как же! Работа наша огненная! И будьте покойны, не одного доброго молотобойца вырастил я на своем веку вот из таких же молочных телят, как этот Губерт…,
– Ну? Раскусил? – нетерпеливо повторил Нарбутас.
Подручный нерешительно кивнул головой.
– Валяй, действуй.
Губерт замахнулся кувалдой и с выражением отчаяния на лице ударил.
– У, губошлеп безглазый! – прогудел с досадой кузнец. – Возьми глаза в руки и смотри на меня как вкопанный.
Нарбутас принялся бить кувалдой. Удары сыпались один за другим, мерные, меткие, мощные. Подручный, повинуясь жестам кузнеца, клал на наковальню то нижник, то вершник, то штамп. Стальная метровая полоса под кувалдой пыхала искрами, то вытягивалась, то сгибалась и все больше становилась похожей на крюк – из тех, что висят на стрелах подъемных кранов.
Завернувший в кузницу токарь Костас Слижюс так и застыл с резцами в руках, глядя на Нарбутаса. Копы-тов толкнул его в бок.
– Дает жизни, а?
Слижюс, крупный курчавый брюнет с добродушно-насмешливым лицом, уважительно покачал головой.
– Класс!
В этот момент Нарбутас пошатнулся. Острая боль резанула его по сердцу. Кувалда со звоном грохнулась на пол.
Слижюс и Копытов подбежали к Нарбутасу.
Он отстранил их и нагнулся к кувалде. Но не смог поднять ее. Не хватило сил. Словно вся она вдруг куда-то вытекла.
Ощущение это было так непривычно, что Нарбутас даже не испугался. Он только очень удивился.
Он еще раз попробовал поднять кувалду. Теперь, хоть и не без труда, это удалось. Он с торжеством посмотрел на встревоженные лица товарищей, весело подмигнул и сноровистым движением занес кувалду.
Но тут снова та же боль длинной иглой вонзилась ему в грудь и мгновенно протянулась по всей левой руке до кончиков пальцев. Вокруг точно исчез воздух, все поплыло.
Рабочие подхватили Нарбутаса и вынесли его во двор.
Он не до конца потерял сознание. Смутно чувствовал он, как посадили его на зеленом откосе спиной к забору в тени старой цветущей липы. Все кругом тускнело, затихало…
Когда Нарбутас очнулся, он увидел, что мир снова яркий и гулкий. Рядом сидят на траве кузнецы Виткус, Копытов, Зайончковский, токарь Слижюс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23