он раздался вширь и был полон энергии. Густые и светлые, как стог соломы, волосы обрамляли его лицо. В голубых глазах застыло выражение признательности за спасение от неминуемой гибели.
– Гспадин-авокат, – с тревогой в голосе обратился он ко мне, – вы нездоровы?
– Ничего страшного, просто я скверно спал, но я не болен.
– Вы меня, конечно, извините, но вид ваш мне совсем не нравится. Не грех бы вам дохтору показаться.
– Да ладно, ладно, я хорошо себя чувствую.
– Вы велели мне прийти…
– Мне нужна от тебя одна услуга…
– Слушаю вас, гспадин-авокат, вы же знаете, ежели вам чего надо, вы только скажите: я для вас сделаю все, что можно, и даже больше, все одно – мне с вами век не расплатиться! – Дзеноби сиял. Он старался не упустить ни одного случая, чтобы выразить мне свою признательность. – Вы же для меня такое сделали, а я-то уже считал себя конченым человеком, я вам жизнью обязан!
– А Сизинния как поживает? – спросил я, пытаясь изобразить улыбку.
– Уже на третьем месяце, гспадин-авокат, если родится мальчик, мы его назовем Себастьян.
– Что же, раз так – точно будет мальчик! – пошутил я. – Дзено, послушай меня внимательно, дело в том, что я хочу тебя попросить о весьма деликатной услуге. Мне это нужно для одного дела, которое я сейчас веду…
Дзеноби придвинулся ко мне поближе, чтобы я мог говорить тихо.
– Речь идет о некоем Боборе Солинасе, его убили три месяца назад в Истиритте…
Дзеноби кивнул:
– Я что-то слышал об этом…
– Так вот, услуга, о которой я хочу тебя попросить, заключается в следующем: я должен знать, где он был в тот день, когда его убили, то есть четвертого сентября. Пройдись по кабачкам, потому что ходят слухи, что этот Солинас любил опрокинуть стаканчик-другой в компании. И быть может, в тот самый день он выпил лишнего… Соображаешь, о чем я?
– Будьте спокойненьки, гспадин-авокат, все узнаю, пусть даже его самого придется из могилы поднять, чтобы допросить, где был. Я уж порасспрошу обо всем, что только можно знать об этом Солинасе… Не волнуйтесь и отдохните-ка, потому как сегодня утром – я, конечно, извиняюсь – у вас такой вид, будто вы самого нечистого повстречали.
– Ступай, Дзено, и поскорее возвращайся с новостями, и спасибо за все…
Дзеноби обиженно надулся.
– Мне-то, гспадин-авокат, от вас никакого «спасибо» не надобно, и слышать его не хочу. Вы только прикажите…
* * *
За все утро не случилось ничего достойного внимания.
День быстро поглотила стремительно спустившаяся ночь. Я посмотрел на карманные часы: еще не было пяти, однако настенные часы в коридоре были другого мнения. Они тоже всегда спешили.
Раймонда вошла ко мне в кабинет, чтобы зажечь лампы.
– Там эта пришла, – сказала она, как только по комнате разлился бледный свет. Игра света и тени, совсем как на картинах Ла Тура.
Я поднял голову, оторвавшись от бумаг, и понял, что до сих пор читал и писал почти в полной темноте.
– И что я на это должен ответить? Пригласите ее сюда!
Франческина Паттузи вошла и сокрушенно взглянула на меня, как человек, с достоинством ожидающий приговора.
– Садитесь, садитесь, – весело обратился я к ней. – Я поговорил с адвокатом Маронжу…
Глаза женщины лихорадочно заблестели.
– Он мне сказал, что не станет возражать. Сейчас мы подпишем документы, и ваш племянник станет моим подзащитным.
Лицо женщины расплылось в улыбке, она спросила только:
– Где я должна подписать?
– Я уже подготовил тут один документик, где-то он у меня был, где-то здесь… Садитесь, пожалуйста, – сказал ей я, стараясь разобраться в царящем на моем столе беспорядке. – Молодой человек еще несовершеннолетний, а вы – его официальный опекун, – продолжил я, занимая посетительницу беседой.
Все это время женщина, которая присела на краешек стула и замерла в своей обычной позе, только кивала в ответ, неотрывно следя за каждым моим движением.
Наконец нужный листок бумаги был извлечен на свет божий.
– Вот здесь распишитесь, и поразборчивее, – сказал я Паттузи, указывая пальцем на место, где ей следовало поставить подпись.
Франческина Паттузи подписала. Ей пришлось всем телом тянуться к письменному столу, но она так и не встала со стула. Получилась довольно корявая, но все же разборчивая роспись. Раздельно крупными буквами она вывела: Паттузи Франческа Эмилия.
– У меня хорошие новости! – вновь заговорил я, убирая подписанный документ в соответствующую папку. – Мы попытаемся использовать его психическое заболевание.
Улыбка на губах женщины потухла.
– Это будет даже больше, чем просто попытка, – убежденно продолжил я, заметив в ее глазах разочарование. – Я переговорил с профессором Пулигедду, он согласен взяться за наше дело.
Руки Франческины Паттузи принялись комкать на коленях невидимый платок.
– О непричастности не может быть и речи! – резко заявил я. – У вашего племянника в кармане нашли часы Солинаса. Филиппо отделается всего лишь лечением в психиатрической больнице. Или вы хотите, чтобы его отправили на виселицу?! – Я сгустил краски. Терпения у меня оставалось все меньше.
Франческина Паттузи сдерживала рыдания.
– Нет, – только и ответила мне она.
– Нет? – эхом отозвался я, словно переспрашивая ее.
– Нет! – откашлявшись, четко ответила она. – Лучше в могиле, чем в сумасшедшем доме!
– Да вы хоть понимаете, о чем идет речь! – заорал я. – Вы понимаете, что вы такое говорите? Оправдательный приговор уже почти у нас в руках!
Франческина Паттузи продолжала качать головой.
– Поймите, так мы ничего не решим. – Немного успокоившись, я снова попробовал убедить ее. – Надо работать с теми фактами, которые имеются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34