Ей хочется, чтобы ею руководили и управляли. И когда Джеймс в конце концов отказался и от того и от другого, пришлось забраться в постель, лежать, страдать и жалеть себя.
Не прошло и десяти секунд, как Мэдлин вскочила и дернула за шнурок звонка.
– Синий уличный костюм, – приказала она горничной; в голосе ее звучала чуть ли не паника. – Но прежде чем вы его вынете, передайте, чтобы немедленно подали карету.
И меньше чем через полчаса она уже сидела в карете, отбросив перед этим множество различных вариантов. Можно было бы послать ему записку с просьбой прийти. Можно было добраться до особняка лорда Хэрроуби и попросить Доминика сопроводить ее – или попросить об этом Эдмунда. Или, если она опасается вмешивать в это дело братьев, Уолтер не отказался бы поехать с ней. Конечно, леди без сопровождения не годится заезжать в клуб к джентльмену – а Джеймс обосновался в клубе, – даже если этот джентльмен ее муж.
Но она решила, что поедет одна. Послать записку – значит бездействовать самой. А на поиски сопровождающего мужчины уйдет слишком много времени. Джеймс сказал, что он возвращается домой. И сказал он это два дня тому назад. Может быть, он уже уехал. Может быть, она уже опоздала.
Мэдлин опоздала. Швейцар, состоящий при номерах, где жили джентльмены, чопорно поклонился ей, окинул с ног до головы оценивающим взглядом, которым слуги иногда владеют в таком совершенстве, и сообщил, что его милость уехали.
– Уехали до вечера? – спросила она. – Или навсегда? Он снова поклонился, посмотрел на нее с жалостью и презрением, очевидно, принимая ее за брошенную куртизанку.
– Мы не ждем его милость, – сказал он.
Уехал. Она опоздала. Мэдлин бросила на швейцара надменный взгляд, с наслаждением глядя, как он подобострастно кланяется, получив монету, хотя он и пальцем не пошевелил, чтобы заработать ее.
Уехал. Рукой, затянутой в перчатку, она оперлась на руку лакея ее матери и устало уселась в карету.
– Отвезите меня к лорду Эмберли, – сказала она, повинуясь внезапному порыву, откинулась к спинке сиденья, закрыв глаза, надеясь, что это не правда, надеясь, что найдется какое-то другое объяснение его отсутствию, когда она доберется до Александры.
– Где ее милость? – сдержанно спросила она у дворецкого Эдмунда, отдавая ему шляпу и перчатки.
– В гостиной, миледи, – ответил тот кланяясь.
Но Мэдлин не могла больше сдерживаться. Вместо того чтобы подождать, пока дворецкий поднимется по лестнице впереди нее и доложит о ее появлении, она взбежала по ступенькам и распахнула двустворчатую дверь гостиной, даже не постучавшись.
– Александра! – воскликнула она, не замечая никого, кроме невестки, стоявшей на коленях перед Кэролайн. – Он уже уехал?
Потом она перевела взгляд с Александры и Эдмунда на – Доминика и Эллен, потом на всех четверых детей и остановилась на своем муже, который, одетый по-дорожному, стоял у пустого камина, заложив руки за спину.
Он сделал все, что мог. Разрушив собственную жизнь и погубив возможность Мэдлин получить счастливую жизнь в браке, если только он не умрет молодым, он сделал все, чтобы исправить по возможности положение вещей.
Джеймс нанял стряпчего для ведения ее дел и дал ему строгие указания удовлетворять любое ее желание, сколько бы оно ни стоило. И заехал к своей теще и обоим шуринам.
– Я прошу прощения, – сказал он вдовствующей графине. – Вы, должно быть, крепко невзлюбили меня. И абсолютно правы. Во всем виноват я один. Но я хочу, чтобы вы знали: я возмещу все, что только возможно, сударыня. Ваша дочь ни в чем не будет нуждаться. Стоит ей только пожелать чего бы то ни было – и я все оплачу.
– Вы говорите о деньгах, – сказала графиня, удивив его тем, что подошла к нему и взяла за руки. – У нее есть и другие потребности, Джеймс. Можете ли вы удовлетворить и их?
Парнелл покачал головой:
– Нет, боюсь, что не могу. Я сделал ее очень несчастной.
– В таком случае я боюсь, что никто и никогда не сделает ее счастливой, – проговорила графиня, – если даже вы не смогли. Я, Джеймс, очень хорошо знаю свою дочь.
На пожатие ее рук он ответил пожатием.
– Мне жаль, – сказал он. – Жаль по-настоящему. Видите ли, я ее люблю.
– Да, – отозвалась она, улыбаясь довольно грустно. – Иногда начинает казаться, что одной любви недостаточно, верно?
Почти то же сказал он ее братьям. Ни один из них не возлагал вину на него, хотя он был уверен, что по крайней мере Доминик сделает это.
– Вы любите мою сестру? – спросил Доминик.
– Люблю, – ответил Джеймс.
– Вы не намереваетесь настоять на том, чтобы она вернулась домой вместе с вами?
– Нет. – И Джеймс посмотрел шурину прямо в глаза.
– Видите ли, – проговорил Доминик, – Мэдлин любит противостояние. Ей нравится борьба. Она терпеть не может, когда ей не с чем бороться. Она склонна уступать.
– Я ни к чему не стану ее принуждать, – сказал Джеймс. – Никогда больше не стану.
Доминик поднял брови.
– Вы с ней близнецы, – продолжал Джеймс. – Я знаю, что вы ей ближе, чем кто бы то ни было. Не могли ли бы вы время от времени писать мне и сообщать, как ей живется? Я понимаю, что прошу слишком многого. Алекс, конечно, будет мне писать, но от вас я буду знать, как на самом деле обстоят дела, а не то, что Мэдлин выдает за действительность. Вы дадите мне знать, если ей что-нибудь понадобится?
– Ей уже кое-что нужно, – ответил Доминик. Джеймс провел рукой по волосам.
– Я говорю о тех нуждах, которые я могу удовлетворить.
– И я о том же.
Под конец Джеймс потерял всякую уверенность в том, что своей поездкой в Лондон он что-нибудь уладил. Он хотел еще раз поговорить с Мэдлин, объясниться с ней, убедиться, что она поняла – отныне она может делать со своей жизнью все, что ей угодно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104