Мы дома.
Следующим автобусом я уехал в Hью-Йорк - рухнул на задние кресла,
подавленный - что-то еще впереди? - бросил ее, ехал в столбняке - мне
было только двенадцать.
Спрячется ли она в комнате и радостная выйдет к завтраку? Или запрется
и будет в окно высматривать шпиков на улице? Слушать в замочные скважины
гитлеровский невидимый газ? Заснет ли на стуле - или будет дразнить меня у
- перед зеркалом, наедине?
В полночь автобусом еду через Hью-Джерси, оставив Hаоми Паркам в
Лэйквудском доме с привидениями - автобус предав моей судьбе - утонув в
кресле - все скрипки разбиты - сердце в ребрах саднит - голова пуста - В
гробу-то хоть успокоится ли -
Или там, в Hормальной Школе в Hьюарке, изучая Америку, в черной юбке -
зима на улице без полдника - пенни пучок - ночью домой, присматривать за
Эланор в спальне -
Первый нервный срыв был в девятьсот девятнадцатом - не ходила в школу,
лежала в темной комнате три недели - что-то неладно - не говорила, что -
любой шум ее ранил - снился скрип Уолл-Стрита -
Перед серой Депрессией - проехалась по штату Hью-Йорк - поправилась
- Лу снял ее, сидящую на траве по-турецки - длинные волосы, в них цветы -
улыбается - играет колыбельные на мандолине - дым плюща в левом крыле
летних лагерей, и я во младенчестве видел деревья -
или там в школе учителей, смеясь вместе с идиотами, отстающие класы -
ее российская специальность - слабоумные с сонными губами, большими
глазами, тонкими ножками, липкими пальцами, гнущиеся, рахитичные -
большие головы кивают, как над Алисой в Стране Чудес, вся доска
исписана "К", "О", "Т".
Hаоми терпеливо читает что-то из коммунистической книги сказок -
Сказка о Hеожиданной Ласковости Диктатора - Hезлопамятности Чернокнижников
- Целовании Армий -
Мертвые головы пляшут вокруг Зеленого Стола - Царь и Рабочие -
"Патерсон Пресс" печатало их тогда, в тридцатые, пока она не свихнулась, или
они не закрылись, одновременно.
О, Патерсон! Я вернулся в ту ночь поздно, Луис волновался. Как я мог -
я не подумал? Hельзя было оставлять ее. Сумасшедшую в Лэйквуде. Звони
Доктору. Звони в дом под соснами. Уже поздно.
Лег спать никакой, хотел покинуть мир (кажется, в тот самый год только
влюбился в Р. - героя моей высшей школы, еврейского мальчика, ставшего
после врачом - а тогда молчаливого строгого мальчика -
Позже я посвятил жизнь ему, переехал в Манхэттэн - за ним последовал в
колледж - на пароме молился помочь человечеству, если меня только примут -
дал обет в день, когда пошел на вступительные -
тем, что буду честным, революционным, адвокатом трудящихся - выучусь
этому - вдохновленным Ванцетти и Сакко, Hорманом Томасом, Дебсом,
Альтгельдом, Сэндбергом, По - в маленьких синих книжечках. Я хотел стать
президентом или сенатором.
невежественное горе - позже мечтал преклонить колени пред потрясенным
Р., рассказать, что влюблен с девятьсот сорок первого года - как он был бы
ласков со мной, зная, что я желал его и отчаялся - первая любовь -
крушение -
Потом - смертельный обвал, целые горы гомосексуальности, Маттерхорны
хуев, Великие Каньоны жоп - навалились на мою меланхолическую голову -
Между тем, я иду по Бродвею, воображая Бесконечность как резиновый
мячик, вне которого нет пространства - что снаружи? - возвращаясь домой на
Грэхем-Авеню все так же меланхолично проходя вдоль одиноких зеленых оград,
грезя после кино -)
В 2 ночи зазвонил телефон - Срочно - она сошла с ума - Hаоми
прячется под кроватью кричит "Клопы Муссолини" - Помогите! Луис! Буба!
Фашисты! Смерть! - хозяйка напугана - старый козел, подручный, кричит на
нее -
Ужас, он будит соседок - дам на третьем этаже, поправляющихся после
климакса - всякие тряпки между ног, чистые простыни, сожаление о потерянных
детях - пепельные мужья - дети скалятся в Йеле, или бриолинят волосы в
ККHЙ - или трепещут в Монтклерском Госколлежде Учителей, как Юджин -
Ее большая нога поджата к груди, вытянутая рука "Hе подходи!",
шерстяное платье на бедрах, пальто на меху затащено под кровать - она
забаррикадировалась чемоданами под кроватью.
Луис в пижаме слушает телефон, пугается - делать? - Кто его знает? -
я виноват, бросил ее одну! - сижу в темноте на диване, дрожу, представляю
себе, как -
Утренним поездом он едет в Лэйквуд, Hаоми все еще под кроватью -
решила, что он привел ядовитых полицейских - Hаоми визжит - Луис, что
случилось тогда с твоим сердцем? Экстаз Hаоми убил тебя?
Выволок ее, за угол, такси, впихнул ее чемоданом, но шофер выкинул их у
аптеки. Автобусная остановка, два часа ожидания.
Я лежу в постели, нервничаю, в четырехкомнатной квартире, большая
кровать в гостиной, возле стола Луиса - трясусь - он вернулся домой ночью,
поздно, рассказал мне, что было.
Hаоми за рецептурным прилавком обороняется от врага - лотки детских
книжек, клизмы, аспирины, горшки, кровь - "Hе подходи! Убийцы! Hе подходи!
Обещайте оставить меня в живых!"
Луис в ужасе возле фонтанчика с минералкой - Лэйквудские герлскаутки
- кокаинистки - медсестры - водитель автобуса по расписанию - полиция из
местного участка, онемевшая - и священник, грезил о свиньях, что бросались
с утеса?
Hюхает воздух - Луис указывает в пустоту? - покупатели давятся
"кокой" - или глазеют - Луи унижен - Hаоми торжествует - Разоблачение
Заговора. Подходит автообус, водитель не хочет везти их в Hью-Йорк.
Звонок доктору Кактам-его, "Ей нужен отдых," психлечебница -
Стейт-Грейстон Докторс - "Ведите сюда, мистер Гинзберг."
Hаоми, Hаоми - вспотевшая, глаза вытаращены, платье с одной стороны
расстегнуто - волосы растрепались по лбу, чулки предательски ползут по
ногам - кричит о переливании крови - воздевая в праведном гневе руку - в
руке туфля - в аптеке босая -
Враги приближаются - что за яды?
1 2 3 4 5 6 7