В этот момент я знаю: если вторая попытка не закончится боем, тогда – прощай истребители. У меня не будет другого выхода кроме как просить о переводе из нашей группы.
Мы над Дарнбахом, совсем близко от Мюльхаузена. Внизу люди, цветные пятнышки в коричнево-зеленом ландшафте. Они бегают взад и вперед, жестикулируют и указывают вверх. Затем я преодолеваю барьер. С этого мгновения я вижу только одно: этот большой Фарман в центре строя. Я опускаю нос вниз, набираю скорость и пикирую на полном газу. Вражеский самолет вырастает в размерах. Наблюдатель встает. Я вижу его круглый кожаный шлем. Он хватается за пулемет и направляет его на меня. Когда до противника остается восемьдесят метров я хочу открыть огонь, но я должен быть абсолютно уверен. Ближе, ближе, сорок метров, тридцать, огонь! Вот он закачался из стороны в сторону. Голубое пламя вырывается из выхлопной трубы, он кренится, пошел белый дым, попадание в топливный бак! Клак… клак… клак… – с металлическим звуком пули ударяются в мою машину как раз перед кабиной. Я оборачиваюсь и смотрю назад. Два Кадрона поливают меня пулеметными очередями. Я остаюсь спокойным. Все должно быть сделано так, как будто это тренировка н аэродроме. Ручка вперед, и я пикирую. В трехстах метрах ниже него я выравниваю машину. Фюзеляж Фармана проносится мимо меня как гигантский факел, волоча за собой темное облако, из него бьют яркие языки пламени. Вниз падает наблюдатель, его руки и ноги растопырены, как у лягушки. В этот момент я не думаю о нем, как о человеке. Я чувствую только одно – Победа, победа, победа!
Железные тиски в моей груди лопнули и кровь течет в моем теле мощным, свободным потоком. Воздух надо мной наполнен сейчас оглушающим органом моторов. Время от времени слышится торопливый лай пулеметов. Все машины сейчас поднялись в воздух с Хабсхаймского аэродрома и бросились на врага. Не выдержав этого напора, французская эскадрилья распадается на части и начинаются индивидуальные схватки. Куда ни посмотри, машины кружатся в воздушном бою. Одиночный Кадрон поспешно пытается скрыться на запад. Никто его не преследует. Я иду за ним, дав полный газ. Опьянение от первого боя уже прошло. Уничтожение врага стало тактической проблемой и ничем больше.
Я открываю огонь с расстояния 150 метров и вновь останавливаюсь. Слишком далеко, еще слишком далеко. С расстояния восемьдесят метров я выпускаю еще одну очередь. На этот раз я ясно вижу результат. Кадрон дрожит, правый двигатель выпускает маленькое облако дыма, пропеллер замедляет свой ход и останавливается. Пилот оборачивается и смотрит на меня. Через секунду самолет входит в крутое пикирование. Я следую за ним. Он летит только на одном моторе, никак не может оторваться от меня. Я сейчас так близко к нему, что ощущаю поток воздуха от его пропеллера. Новая очередь – пилот пригибается к штурвалу. Затем заедает пулемет: во время почти отвесного пикирования перекосило патроны в пулеметной ленте. Я бью по пулемету обоими руками. Никакого толка, пулемет молчит. Я не могу стрелять, у меня нет другого выбора кроме как оставить в покое своего оппонента и вернуться домой. В пять двадцать пять я приземляюсь на аэродроме в Хабсхайме. Я взлетел в четыре шестнадцать. Все заняло у меня чуть больше часа. В середине поля стоит капитан Макентхун, командир Хабсхаймской базы. Он стоит, расставив ноги, и наблюдает за боем в бинокль. Я подхожу к нему: «Сержант Удет вернулся с боевого задания. Сбит двухместный Фарман». Он опускает бинокль и смотрит на меня, его лицо не отражает никаких эмоций, как будто заморожено. «Только что на острове Наполеона разбился наш большой самолет», говорит он. Я знаю, что пилотом на нем был лейтенант Курт, близкий друг Макентхуна. Я отдаю честь и иду к ангарам. Только вечером мы смогли разобратся в том, что произошло. Французская атака, первая крупномасштабная воздушная атака на Германию, отбита. Пять вражеских машин было сбито на нашей стороне фронта. Из девяти офицеров французского подразделения, взлетевшего в полдень, вернулось только трое. Из наших летчиков не вернулось на базу три человека: Курт, Хопфгартен, и Валлат, экипаж AEG из 48-й эскадрильи. Они атаковали Фарман, были протаранены во время боя другим самолетом, обломки упали прямо на остров Наполеона. Это произошло 18 марта 1916 года. В нашей вилле в Хабсхейме окна были освещены всю ночь. Сегодня погибли наши, но и мы не просто так покатались по воздуху. Пфальцер, Вайнгартен, Глинкерман и я, каждый из нас сбил по самолету. Мы молоды, и мы празднуем победу.

Смерть летит быстрее

В полдень приходит приказ: всей эскадрильи сниматься с места! Вечером мы уже собрались и ждем на железнодорожной станции в Мюльхаузене. На платформе полно людей. В бледном свете ламп, которые затенены на случай воздушного наблюдения, мы похожи на призраков. В толпе много женщин, большинство из них плачет. Мы были расквартированы недалеко от Мюльхаузена, где проводили все свое свободное время, в течении трех лет. У нас со всеми хорошие отношения и мы уже и сами стали частью города, как будто в нем и родились.
Я попадаю в одно купе с Эссером. Его невеста приехала из Фрейбурга чтобы повидаться. Это красивая девушка с гордым, непроницаемым лицом. Она не плачет. Он перегнулся через окно купе и говорит с ней. «Не забывай одевать перчатки и теплую одежду», говорит она. Когда она говорит, уголки ее рта дрожат. Всем ясно, что на самом деле она хочет сказать совсем другое. Затем поезд катиться в ночь, место назначения неизвестно. Мы чувствуем, что тихие деньки подошли к концу и нас бросят в какое-то горячее место на фронте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27