Огонь разводить?
Выручил их… трактор.
Вдруг, как в сказке, зачихало, зафыркало где-то слева в стороне, тетка помертвела: нечистая сила, ну а Алька с распростертыми руками кинулась навстречу этой нечистой силе.
И вот десять минут не пробежала – старый осек, Осек – лесная изгородь.

а за осеком – покружила, поерзала меж осин и березок – зеленая полевина.
Она с лицом зарылась в душистую, нагретую солнцем траву, громко расхохоталась. От радости. От изумления.
Господи, они измучились, из сил выбились, таскаясь по болотам, по выломкам, думали, забрались невесть куда, а оказалось – у самых навин Навины, или новины – поля, отвоеванные у леса. Во многих северных колхозах они составляют большую часть пахотного массива.

бродят.
Анисья – она только подошла с двумя ведрами, – со своим и Алькиным – от стыда не знала, куда и глаза девать: это ведь она в трех елях запуталась, и разговор перевела на траву.
– Смотри-ко, как жизнь повернула. Бывало, здесь травинки не увидишь – все унесут, а тут лето уж усыхать стало – полно травы.
– Маму бы сюда, – сказала Алька.
– Да, уж мама твоя с травой побилась. Мы с Христофоровной тело обмывать стали – господи! Во все правое плечо мозоль. Затвердела, задубела, как, скажи, кость.
– Неужели?
– Вот те бог. Христофоровна тогдась только головой покачала. Сколько, говорит, на веку живу, такой страсти не видела.
– А маме все завидовали: хорошо живешь…
– Хорошо. Почто не хорошо-то? Только многие ли так робили, как твоя мама? Бывало, с пекарни придет, близко к осени, уж темно, а она кузов на плечо да за травой, да еще по сторонам оглядывается – как бы кто не поймал. А теперь-то чего не жить. На трудодень сено дают, и так подкосить можно. Не хотят с коровой валандаться. У Егорковых животину нарушили, Петр Иванович молоко в лавке покупает – все каждое утро с ведерышком ходит…
– Что ты говоришь! – воскликнула Алька.
Сено да корова – всегда первый разговор в деревне, и она, конечно, слушала тетку. Не забыла еще, как сама дугой выгибалась под кузовом. Но вскоре у нее скулы стало воротить от тоски, потому что тетка – известно опять начала наставлять ее на путь истинный: дескать, оставайся дома, не езди никуда. Дом у тебя – поискать таких, и за ум возьмешься – замуж выйдешь…
Синий дымок клубами взлетал в низинке за кустарником, раскаленный мотор распевал свои железные песни…
Кто там работает? Как выглядит тот, который выручил ее из беды?
Алька встала.
– Насчет жизни в другой раз поговорим, а теперь пойду на трактор взгляну.
– Пойди, пойди, – живо согласилась Анисья (она всегда и раньше поощряла интерес племянницы к деревенским работам). – Это, вишь, кто-то под рожь пашет.
В крохотном родниковом ручейке под березой Алька старательно умылась, расчесала свою рыжую гриву, пересыпанную хвойными иголками, и на поле выскочила – держись, тракторист! Настроение такое – проглочу и выплюну!
А через минуту она чуть не каталась от смеха. Потому что кто же сидел за рулем трактора? Кого она собиралась проглотить и выплюнуть? Пеку Каменного. Его улыбающаяся черномазая мордаха высунулась из пропыленной кабины.
– Ты чего это ходишь? – спросил Пека, подъезжая к ней. – На природу интересуешься, да?
– На природу.
– Ну дак ты вот что… знаешь-ко, куды сходи? К Косухину полю. Там толсто черемухи – я вчерась весь объелся. Сладкая – сладкая…
– Ладно, схожу, – Алька поставила ногу на железную, до блеска надраенную сапогами подножку, ради любопытства заглянула в кабину. Жарко, душно, воняет керосином – чему только всегда радуется этот парнишка? – А это? Это еще что такое? – воскликнула она, с удивлением всматриваясь в угол кабины, густо залепленный головками красоток из цветных журналов.
– Это мы так… С Генькой-напарником… От нечего делать… – пробормотал Пека.
– Сказывай-сказывай! От нечего делать. Так я тебе и поверила. Когда в армию-то?
– Через год вроде.
– Не хочешь, поди?
– Куда – в армию-то не хочу? – Тут уж Пека с насмешкой посмотрел на нее. – Ничего-то скажешь! В армию не хочу…
– Ну а из армии куда? Домой, да?
– Не знаю. Чего сейчас загадывать…
– Как не знаешь? А колхоз? А земля и подъем сельского хозяйства? – назидательно сказала Алька. В общем, показала, что она в курсе.
На Пеку, однако, это не произвело решительно никакого впечатления. Он широко, по-ребячьи открыл свой редкозубый розовый рот и даже сострил:
– Земли-то теперь хватает… Чего об земле беспокоиться… С Луны начали возить…
– А тебе серьезности не хватает, Каменный, вот что! – обрезала его Алька. – Все знают, что в деревне сейчас стало хорошо, а ты отрицаешь…
– Ничего не отрицаю…
– Сколько в месяц зарабатываешь?
– Я-то?
– Да.
– Нонека, наверно, сто пятьдесят выйдет…
– Ого! – Алька спрыгнула с подножки на поле. – Дак чего ты ухмыляешься?
– Дак ведь это только когда пашем, – уточнил Пека. – А зимой-то, когда на ремонте, по двенадцать рублей…
– Но ты согласен, что жить стало лучше? – допытывалась Алька.
– Согласен. Только насчет лета согласен…
– Как это насчет лета?
– Как… Зимой-то снегом все занесет, к нам и не попадешь. Разве ты забыла? У нас у отца на рождество сердце прихватило, не могли «скорую помощь» вызвать. Думали, помрет…
Разговор становился неинтересным.
– Ну, желаю, – сказала Алька и пошла на дорогу.
Пека ее окликнул:
– Слушай-ко… А ты долго ли у нас будешь?
– Поживу. А что?
– Ну дак ты вот чего… знаешь-ко… Научи меня дрыгаться, ладно? Ты, говорят, мастак по этой части…
– Как это дрыгаться?
Пека, как бисером, осыпанный потом, тут просто закрутил головой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19