Широта взгляда вдохновляется добротою, человечностью. Едва ли случайно,
что европейскую литературу открывает призыв к доброте и осуждение жест
окости. Справедливость, которую обязаны блюсти люди и охранять боги, Ч в
о взаимной любви, кротости, приветливости, благодушии; беззаконие Ч в св
ирепстве, в бессердечии. Даже Ахиллесу, образцовому своему герою, не прощ
ает Гомер «львиного свирепства», и поныне это не прописное проклятие про
писному пороку, а живой опыт, за который люди на протяжении своей истории
платили так много и всякий раз сызнова. Человечность Гомера столь велика
, что одерживает верх даже над неотъемлемыми признаками жанра: обычно ге
роический эпос Ч это песнь войне, как испытанию, обнаруживающему лучшие
силы души, и Гомер в самом деле прославляет войну, но он уже и проклинает е
е бедствия, ее безобразие, бесстыдное надругательство над человеческим
достоинством. Первое, видимо, идет от примитивной морали варваров-дорий
цев, второе Ч от новой морали законности и мира. Ей предстояло подчинить
себе вселенную, и по сию пору нельзя еще сказать, чтобы эта задача была реш
ена. Вот где Гомер встречается с Шекспиром, а мы Ч с тем и другим, вот что на
м Гекуба! Мы отлично понимаем ужас старого Приама, заранее оплакивающего
свою уродливую и бесславную гибель:

О, юноше славно.
Как ни лежит он, упавший в бою и растерзанный медью, Ч
Все у него и у мертвого, что ни открыто, прекрасно!
Если ж седую браду и седую главу человека,
Ежели стыд у старца убитого псы оскверняют, Ч
Участи более горестной нет человекам несчастным!

И нисколько не меньше, не хуже понятен нам яростный шекспировский протес
т против судьбы, позволившей этому совершиться:

Стыдись, Фортуна! Дайте ей от
ставку,
О боги, отымите колесо.
Разбейте обод, выломайте спицы
И ось его скатите с облаков
В кромешный ад! [Перевод Б. Пастернака]

Унижение человека несправедливостью, насилием Ч это позор и мука для ка
ждого из людей; свой наглый вызов злодейство бросает всему миропорядку,
и, стало быть, каждому из нас, и, стало быть, каждый в ответе за злодейство. Г
омер это предчувствовал, Шекспир ясно понимал.
Но терпимость нигде ни разу не оборачивается терпимостью к злу, робостью
перед ним, попыткою его оправдать. Твердость этической позиции, серьезн
ая и строгая однозначность в отношении к жизни, столь характерная для Го
мера (и для античной традиции в целом), обладает в наших глазах особою прит
ягательною силой. «Незыблемость скалы ценностей», от Гомера до наших дне
й Ч неискоренимость добра и честности перед лицом злобы и предательств
а, вечность тяги к прекрасному вопреки соблазнам безобразного, «вечност
ь» максим и заповедей, которые иным простакам кажутся родившимися тольк
о вчера или даже сегодня, Ч несет в себе радость и ободрение. И не нужно по
дозревать, будто такая однозначность оценок Ч следствие примитивного,
первобытного самодовольства, которому непонятно, что такое сомнение; не
т, под нею скрыта органическая уверенность в себе здорового интеллекта,
здорового чувства, уверенность в своем праве (и в своей обязанности!) реша
ть и судить.
Для здорового чувства и здорового интеллекта жизнь Ч великий дар и само
е драгоценное достояние, несмотря на все ее бедствия, муки и тяжкие превр
атности, несмотря на то, что Зевс изрекает с высоты небес:

…Из тварей, которые дышат и п
олзают в прахе,
Истинно в целой вселенной несчастнее нет человека!

Но бессмертному не понять смертных, и поэт не только благороднее, но и муд
рее своих богов. Он приемлет действительность спокойно и здраво, он улав
ливает в ней ритм чередующихся радостей и горестей и видит в таком черед
овании непреложный закон бытия, и решительно говорит бытию «да», а небыт
ию Ч «нет».
Решительно, но небезоговорочно, потому что и в лицо смерти смотрит с таки
м же бесстрашием и спокойствием, как в лицо жизни. Неизбежность смерти не
может и не должна отравить радость земного существования, а ее угроза Ч
толкнуть на бесчестие. Одно из лучших и самых знаменитых мест в «Илиаде»
Ч слова троянского героя Сарпедона, обращенные к другу перед битвою:

Друг благородный! когда бы т
еперь, отказавшись от брани,
Были с тобой навсегда нестареющи мы и бессмертны,
Я бы и сам не летел впереди перед воинством биться,
Я и тебя бы не влек на опасности славного боя.
Но и теперь, как всегда, неисчетные случаи смерти
Нас окружают, и смертному их не минуть, не избегнуть.
Вместе вперед! иль на славу кому, иль за славою сами!

Мироощущение Гомера Ч это высшее спокойствие и просветленность духа, к
оторый изведал и неистовый восторг, и неистовое отчаяние и поднялся выше
обоих Ч над наивностью оптимизма и озлобленностью пессимизма.
Слова Сарпедона, призывающие друга в бой, читателя призывают задуматься
, насколько свободен человек у Гомера Ч обладает ли он свободою выбора, с
вободою воли или скован «вышними силами» по рукам и ногам. Вопрос на редк
ость сложный, и ответы разноречивы, ибо разноречивы представления о бога
х и Судьбе, совместившиеся в греческом эпосе. Довольно часто люди действ
ительно жалуются, что они не более чем игрушки в руках богов, и во всех сво
их бедах и ошибках винят злокозненных небожителей, но если это так, почем
у боги негодуют на неправду, чинимую людьми? Тогда это их, божеская, неправ
да, и гомеровская мораль лишается основания. Как ни толкуй эти жалобы (а их
можно объяснять и психологически, например, попыткою оправдаться, перел
ожить собственную вину на чужие плечи), сгладить противоречие очень труд
но.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44